Селигер
Известие о том, что я собираюсь прочесть дневник путешествия по Медведице, ребята встретили настороженно.
— Вы смелый человек, — удивился Миша Бочаров.
Юра Щербаков выразился прямее:
— Ну, держитесь!
Но уже со второй страницы я понял, что выбрал нужный тон. Услышав свои остроумные фразы, ребята признали себя сразу и безоговорочно. Они даже проглотили “амбалов”.
— Теперь Костя не уснет, — сказал Миша Бочаров. — Будет всю ночь у себя на спине мускулы искать…
Едем!
За день до отъезда я зашел в знакомый подъезд и на ощупь отыскал в темноте нужную дверь. Дверь подалась с трудом. Я решил, что задрался ковер или под дверь попал детский башмачок, и нажал посильнее. За дверью, как оказалось, стояли и чего-то ждали ребята. Из комнаты в комнату, разряжаясь на углах, носился Некрасов. На тумбочке безответно трезвонил телефон.
— Кто-нибудь снимет трубку, или опять мне? — сурово спросил Некрасов, выбегая из голубой комнаты и тормозя у зеркала. — Ладно, убери руки, сам возьму... Але?
Я поставил на пол котлы.
— Так вы едете?
— Едем, — рассеянно подтвердил Володя.
— На Селигер?
— На Селигер…
Родительские полномочия
Я зашел к Теглеву. Он жил в доме напротив. Выходя на балкон покурить, Сергей смотрел, прищурившись, вниз, на дом Некрасова, и плевал с пятого этажа в мягкий от жары воздух.
Я позвонил, и музыкальный звонок отозвался идиотским смехом, что означало “соловьиную трель”. Послышалось: топ-топ-топ! Дверь открыл Мишка, маленький Михал Сергеич.
— Ну, проходи, — важно сказал он. — Хочешь, страшное покажу?
— Конечно, хочу!
— Во... Страшно?
— Еще как! Это зверь или человек?
— Вот, будешь с нами дружить, всегда будешь диафильмы смотреть, — сказал Мишка, свернул пленку и уехал на трехколесном велосипеде.
Лада упаковывала рюкзак. В соседней комнате пряталась Аня.
— А что, Лада тоже едет? — спросил я.
— Да, — ответил Сергей.
— Ты не рад? — вскинулась Марина.
— Нет, почему же, — поспешно возразил я.
Лада молча пихала вещи в рюкзак.
— Последи там за ней, — сказал Сергей.
— Ты делегируешь мне свои родительские полномочия? — уточнил я. — В каких объемах? Могу я ее, скажем, по попке хлопнуть? В качестве наказания?
— Давай, — рассеянно согласился Теглев. — Хотя постой... Нет, лучше не надо!
— Вдруг ей понравится! — оживилась Марина.
— Я к вам за ковриком пришел, —сказал я. — У вас коврики есть?
Виват Селигер!
Утром мама ласково зовет:
— Во-о-вик… Во-ов-чик…
Можно подумать, что она зовет самого маленького в семье. На самом деле самый маленький, Санька Некрасов, давно встал и, хмурясь, тащит за хвост Мурзика из-за пианино.
— Пап, вставай! — решительно заявляет Пашка. — Ребята уже пришли!
Папа встает и полчаса собирается, причем половину этого времени отводит на поиски лыжной шапочки. Спрашивается, зачем ему летом лыжная шапочка? Оказывается, по ночам еще бывают заморозки.
Наконец, папа в последний раз спрашивает у детей, кто едет. На предложение взять с собой старшую дочь Иру мама категорически возражает:
— Нет уж! Ира останется мне помогать. Она моя главная помощница.
— Я мамина помощница, — подтверждает Ира.
— И я мамина помощница! — заявляет младшая Оленька.
— И я мамин помощник, — хитро улыбаясь, говорит озорник Санька. — Я помогаю маме есть.
* * *
Последним из подъезда вылетел Некрасов.
— Бумагу все туалетную взяли? — спросил он на лету. — Там волны, знаете, какие большие!
Когда автобус поехал, одна из девочек вдруг вскрикнула:
— Родители!
Оказалось, они едут следом. Девочки, пригнув амбалов на заднем сидении, припали к стеклу…
Бедные родители! Они готовы были, кажется, обернуться голубками и серыми волками, чтобы бежать и лететь вслед за своими чадами, за своими рыбоньками, заиньками, кисоньками, оберегая их от лесных зверей и озерных чудищ...
— Бумагу туалетную взяли? — спросил Некрасов. —Там волны, знаете, какие большие!
“Слон”
Водный путь закрыт. По каналу идет четырехпалубник “Советская Конституция”, за ней трехпалубник “Степан Разин”, следом баржа без названия.
Амбалы резвятся, играя в “Слона”. Среди них есть совсем маленький, меньше Некрасова; амбалы зовут его “Пионер”, потому что он действительно пионерского возраста. Тем не менее, это человек весьма крепкого сложения, он стоит в общем ряду “Слона”, тщательно спрятав голову под мышкой впереди стоящего амбала, который втихомолку ее откручивает. С криком:
— А-а-а-а!!! — бежит Костя, отталкивается от чьей-то поясницы и, очертив в воздухе параболу, с хряском садится на Пионера, но, не удержавшись, падает.
— А-а-а!.. — рычит он, поднимаясь. — Пионер скользкий попался!
Разбежавшись, летит Миша Гасилин — крылышками: бряк, бряк, — но “Слон” неожиданно кончается, и Миша брякается на землю.
Завхоз Маша
Мы едем по пустынному шоссе.
— Маша, — говорит Некрасов, доверчиво глядя Маше Матрусовой прямо в глаза, словно собираясь предложить ей роль в новом фильме. — Маша, я хочу сделать тебя завхозом.
— Ой, не надо, Владимир Васильевич!
— Почему?
— У меня не получится...
— А ты попробуй! Мы тебя поддержим.
Юра Щербаков горько вздыхает:
— Да-а... С таким завхозом... Не поправишься!
Костя достает водяной пистолет.
— Передайте водителю, что сворачиваем на Хельсинки!
— Кость, как заряжается? — спрашивает Некрасов.
— А вот тут, Владимир Васильевич, дырочка, — тактично объясняет Костя. — Открываете ее, и п-с-с...
Проехали старинный русский город Торжок. На кирпичной стене лозунг начала перестройки: “Больше демократии — больше социализма”.
Костя жертвует собой
Проезжаем Осташков, у поселка Южный останавливаемся. Виват Селигер! Разгружаемся, собираем байдарки.
— Владимир Васильевич, — твердо заявляет Лена Алексеева. — Я поеду только в “Хлеборезке”.
— Сейчас, Владимир Васильевич подыщет тебе хлебореза, — ухмыляется Костя.
Тут же выясняется, что хлеб придется резать ему:
— Ага, чтобы Саушкин потом мне морду набил! Спасибо, Владимир Васильевич! Он меня и так лупит...
— Ничего, Костя, мы тебя поддержим, — ободряет Владимир Васильевич.
— Да, когда я падать буду!
— Но ведь кто-то должен пожертвовать собой?
— Но почему всегда я?
Воды Селигера
Позади остались трубы кожевенного завода. Ребята достали кружки и стали пить прямо из озера. Я посмотрел на воду, которую они пили, и сходного желания не испытал. Вода цвела... Я попытался их переубедить — бесполезно. Они снова были на Селигере. Они снова пили из него воду, твердо веря в ее целебность. И глаза у них светились хлорофиллом…
Вечерний туалет
После ужина я сразу завалился спать. Позже пришел Некрасов. Уложил Пашку с Илюшкой, лег сам, и тут Илья позвал:
— Пап...
— Хр-р-р... фью... Что.
— Пап...
— Хр-р... фью... Ну, что?
— Пап... Я в туалет хочу...
— Где ж я тебе туалет возьму? — проворчал Некрасов. — Пошли...
Они долго ворочались, потом вжикнула молния, и Илюша тихо сказал:
— Пап... Я расхотел...
День второй
Я выбрался из палатки. На сосне сохли не рваные носки Некрасова. Рядом, наблюдая за процессом испарения, стоял их хозяин.
— Как настроение? — поинтересовался он.
— Нормальное.
— Пойди, кашки поешь. Белов сварил замечательный геркулес.
Я пошел на берег, чистить зубы. На берегу на фоне синих волн и голубого неба ярким пятном выделялся катамаран Юпитера с оранжево-белым парусом.
Благородный поступок
Отталкивая друг друга, амбалы быстро пошли вперед. На их жаргоне это называется “совершить благородный поступок”.
— Белов, не надо нам делать “благородный поступок”! — взмолился Пашка.
— Ладно, — согласился Белов, сделал нам “благородный поступок” и на нашей скорости ушел вперед.
— Белов, как нам назваться? — крикнул вслед Пашка.
— Назовитесь “Чайники”, — предложил Белов.
— Нет, тогда уж лучше “Альбатрос”!
Николо-Рожок
Держим курс на Николо-Рожок.
Юс лежит на корме в непринужденной позе. Оба его матроса — Илья большой и Вася — угрюмо работают веслами.
— Кто так гребет?! — кричит Юра. — Разве это толчок?
Маша поверила Владимиру Васильевичу, что из нее выйдет отличный завхоз, и старалась вовсю. Бедная Маша! Она даже не знала, что где лежит. И никто не знал.
— Миш, — обратилась она за помощью к Гасилину, — что у тебя в носу?
— Козявки, — вот и все, что было ей ответом.
Трижды Пионер выносил гермешок из своей байдарки на берег и трижды выяснялось, что искомый продукт уже нашли. Спускаясь с холма, мы застали момент, когда Маша вышла на берег озера, пала на колени и откровенно каялась.
Пятиминутная готовность
— Пап, а чего у Пионера есть баранки?! — возмущался Пашка.
— Илья! Где твоя шапка? Надень немедленно!
— Пап! Оглоушь мне эту рыбу! — блестя глазами, возбужденно кричал Илья...
Наконец, дежурные объявили:
— Обед! Пятиминутная готовность.
— Патиминутная готовность! — закричал Илья, стуча ложкой по миске.
К костру побежали амбалы.
— Патиминутная готовность!
— Все уж услыхали, а этот все бьет! — рассердился Пашка.
Илюха прыгает в воду
— Можно я прыгну? — спросил Илюха.
Я ответил отрицательно, сославшись на глубину.
— Можно я прыгну? — спросил Илюха, когда мы подошли ближе к берегу.
Я сослался на проходящий катер.
— Можно я прыгну? — спросил Илюха, когда катер прошел. Я сослался на волны от катера.
— Можно я прыгну?
— Прыгай! — рассердился я.
— Я сейчас папу спрошу, — сказал Илюха, — вдруг он разрешит! Пап, можно я прыгну?
Нет ответа.
— Пап, можно я прыгну?
Нет ответа.
— Пап, можно я прыгну? А почему он не слышит? — поинтересовался Илюша.
— Он глухой.
Тут отец сразу услышал.
— Я тебе прыгну!
— Я сейчас прыгну, — обрадовался Илья и занес ногу. — Дядя Саш! Как вы думаете, я доплыву до берега?
— Нет.
Илья подумал и предложил:
— Паш, давай вместе прыгнем. Ты доплывешь?
Пашка, обмякший и сморенный жарой, недовольно посмотрел на брата.
— Доплыву, — самодовольно изрек он.
— А я?
— А ты — нет, — мрачно сказал Пашка. Тут его осенило. — А ты спрячься, как будто ты прыгнул!
Это было спасением. Илюшка сделал хитрое лицо и лег на дно байдарки, — довольный, что перехитрил отца.
Навстречу, покачиваясь на волнах, плыла голова.
— Кто это? — нахмурился Некрасов.
— Илья Синицын, — ответила голова.
— А почему один? Где байдарка?
— Я ее отпустил.
— Давайте забьем его веслами! — обрадовался Костя.
Исторический вопрос
У ворот в петровском стиле стоит Юпитер. Так ребята называют Юрия Петровича, учителя истории из восьмой школы.
— Юрий Петрович, в каком году построено? — спрашивает Юс.
Юпитер в растерянности. Вопрос застал его, как историка, врасплох.
— Называй любую дату, — приходит на помощь Некрасов. — Они все равно ни одной даты не знают!
— А между прочим, испытанный метод, зря смеетесь, — оживляется Юпитер. — Я так экзамен по истории сдавал. Надо было назвать героев гражданской войны. Я вспомнил Чапаева и Котовского, а потом стал называть ребят из нашего класса. На пять баллов прошло!
— Ребята, не расходитесь далеко, — предупредил Некрасов, а сам куда-то пропал.
Все разбрелись по острову. Юс сначала что-то строго кричал, но быстро понял, что это бесполезно, и примкнул к большинству. Самые любознательные полезли в монастырь, а прочие, завершив круг познания, устроились у гранитного парапета.
— Леха, что там? — поинтересовался Юс.
— Идите сюда, тут такая земляника крупная! — позвала Лена.
— Там кладбище раньше было, — объяснил Миша Гасилин и завел длинный рассказ о том, как они с Шитовым были на Кавказе в Городе Мертвых. Как собирали грибы на кладбище... Маша охала, ахала, просила прекратить, но Миша, ухмыляясь, продолжал живописать, накручивая один готический сюжет за другим. Затем презрительно осмотрел свои кроссовки и пояснил, что перестал их уважать после того, как ходил в них по черепам... Там лежала горка черепов. Шитов восхищался: какая богатая коллекция для Калининского художественного училища!
Тихо подошла Лена, молча легла рядом, задумчиво раскусила травинку. Все смолкли, погрузившись в атмосферу бренности земного бытия, вспомнив, быть может, в этот момент и бедного Йорика, и старину Гамлета...
Юра печально рассматривал свой впалый живот. Бедный Ииус!
— А вот если на тоненькие блинчики положить толстый слой меда... — вкрадчиво начала Маша.
— Нет, — запротестовал я, — только не это! Ни слова о еде!
— А Машу мы сдадим на сало, — грубо закончил Костя, голодным взглядом пожирая Машину спину.
— Только после того, как покажите моей маме, — покорно вздохнула Маша.
Из кустов вышел Некрасов.
— Где вы ходите? — обиженно спросил он. — Я вас по всему острову ищу.
После футбола с криком:
— А-а-а! — Юра рухнул в озеро Селигер. Вслед за ним упали остальные. Из воды вылетел, играя мускулатурой, Некрасов.
— Как хорошо быть молодым!.. Я словно заново народился! — закричал он, сделал вираж вокруг палатки и со словами:
— Брь-рь-рь!.. Чпых, чпых, чпых... — достал из рюкзака лезвие и попросил побрить его.
— Бриться в походе — это пижонство, — отбрил его Юпитер.
Тогда Володя побрился сам, хотя и неровно, посмотрел на себя в зеркальце и полетел к костру, как мотылек на свечку, как Икар на Солнце, как майский жук на уличный фонарь, и по пути на бреющем срезал Костю, который стоял в пионерских портках и задумчиво смотрел на пламя.
Володя улыбнулся. Он узнал это место. Год назад ребята сломали ему здесь ребро. Не нарочно, конечно…
День третий
В половине десятого утра я выбрался из раскаленной палатки и рухнул на сухую степную траву. В два часа Некрасов предупредил, чтобы никто не расходился, потому что через пять минут отходим. А сам наткнулся на палатку кандидата географических наук и застрял там, расширяя свой кругозор. Я понял, что обеда не будет…
Прибежала счастливая Лада, поделилась новостью: оказывается, она раньше хотела стать медиком, но ей еще хотелось ходить в походы, а Владимир Васильевич сказал, что в любом походе должен быть врач, и она решила, что станет врачом-травмотологом.
— Травмы наносить? — пошутил я.
— Нет, лечить, — серьезно возразила Лада.
Жизнь под парусом
Мы шли по вспученному ветром, не глаженому Селигеру. Юс сделал из полиэтилена парус и теперь шел под парусом.
—Тебе нужно назвать свой корабль, — сказал я. — Правда, Кость? Например: “Жизнь под парусом”!
— Лучше “Оверкиль”, — хмыкнул Костя.
Мы вошли в озеро Белое и ступили на легендарный остров Хачин.
— Опустите весло! — крикнул Юра. — Видите?
Я опустил весло. Оно просвечивало из глубины. Я похвалил воду, озеро, Селигер в целом, и Юра заулыбался, словно это он сотворил озеро и накачал воду.
Мы вышли на берег, поднялись на холм, и упали в чернику, и лежали в ней и ели, переползая от одной плантации к другой, а мимо пробегали юные спортсмены, невесть откуда появившиеся на острове.
Через полтора часа нас нашел в чернике Некрасов, и сказал, что надо идти дальше.
Пройдя по Копанке, — так называется канал, прорытый когда-то монахами бывшего Ниловопустыньского монастыря, — мы очутились по другую сторону острова.
Мимо прошел рейсовый катер, следом за ним воды пробороздил так называемый “утюг”: странное судно, по форме действительно напоминающее утюг — маленькое, медленное, но с могучим двигателем, созданным, видимо, для образования бегущих волн.
Юра присоединился к нам. У нас был руль, у него — парус. Я достал ириски, потом вспомнил про утреннюю кашу, которую отложил в горшок. Как ни странно, Юра отказался, остальные приняли угощение с благодарностью. Пока ел Вася, Юра терпел, но когда горшок с кашей перешел к Илье Синицыну, не выдержал и заорал:
— Жри молча!
Илюшка учит слепня
— Ты, зачем первый лезешь? Щас как дам! — услышал я голос Ильи.
Я подумал: господи, кому это он? Неужели Пашке? Я посмотрел на Пашку. Тот сидел, сонно смежив веки, и пресыщено смотрел на водную гладь. Я взглянул на Илюшку.
Илья в одной руке держал слепня, а другой показывал ему кулак.
— Видел? Видел, я тебя спрашиваю? Щас ка-ак дам!
Лада обернулась, посмотрела на рюкзак, зябко повела плечами.
— Замерзла?
— Угу.
— А у нас спички есть! — сказал Илья.
Парад
Это был самый поздний и самый роскошный обед на Селигере. Наступила ночь, но спать никто не хотел. Володя играл на гитаре. Маша время от времени выкрикивала нечто бессвязное:
— Шуберт Франц не сочиняет!
Илюша и Паша с восторгом подхватывали, не совсем расслышав:
— В шубе Франц не сочиняет!
Амбал Вася делал обороты вокруг костра по сильно вытянутой орбите, считая:
— Сорок пять... Сорок шесть...
Он шел на рекорд: сделать, не сорвавшись с орбиты, 100 витков вокруг ночного светила, согласно неизвестно кем заложенной в него программе. Я вспомнил анекдот семидесятых годов про Яноша Кадара: как ему во время неофициального визита в СССР на дружеском обеде в Кремле заложили по ошибке вместо очередной Программы Партии программу лунохода и что из этого вышло.
— А давайте играть в луноходики, — предложила Маша. — Первый луноходик встает на четвереньки и повторяет: “Я — луноходик-1... Я луноходик-1...” Тот, кто засмеется, становится луноходиком-2...
Когда все опустились на четвереньки, Костя предложил:
— Давайте играть в “Парад”.
Все с готовностью повернулись к нему, ожидая продолжения.
— Я буду Горбачев, — объяснил Костя.
— А-а!.. А я — Рыжков!
— А я — Раиса! — звонко выкрикнула Лада.
— Ха-ха-ха!
— Тогда Вася будет вся мощь советской военной техники.
— А я буду Ленин, — сказал Володя. — Ваш-Ильич…
Парад продолжался до половины пятого. Я не выдержал и пошел спать. Под утро в палатку вполз Некрасов. Следом по палатке застучал дождь. Небо словно продырявили.
Волшебная поляна
Я проснулся в одиннадцать. Лагерь спал. Ветер срывал с деревьев капли дождя. По палатке ползали дети Некрасова, убивая комаров.
— Дядя Саш, — прошептал Павлик. — Они все над вами собрались. У вас, наверное, кровь вкусная.
— Да, четвертой группы, — согласился я.
Володя во сне хмыкнул: у него-то — первой!
Вегетарианцы комары
На завтрак слетелись комары.
— Интересно, как они жили без нас, — задумчиво сказала Лена, облизывая ложку. — Чем питались...
Блинчики с мясом
Лена зашла в воду и остановилась в задумчивости. Володя принялся стыдить мальчиков:
— Лена — девочка! — купается, а вы...
Лена взмахнула руками и поплыла.
— Сейчас потонет, — с интересом наблюдая за ней, сказал Костя. — Слава те господи, одним ртом меньше... Сейчас мы ее камнями добьем, чтоб не мучилась!
— Блинчики будем пускать, — добавил Некрасов.
— Блинчики с мясом, — присоединилась Маша и тут же, представив, передернулась и отмежевалась: — Фу, живодеры!
Отплыли в начале восьмого вечера. Долго крутились на одном месте в поисках ориентира.
Откуда-то сбоку выскочила эскадра байдарок. В центре, покачиваясь на волнах, шел катамаран с оранжево-белым парусом.
— Это Юпитер, — уверенно сказал Юс.
— Нет, это не Юпитер, — возразил Некрасов.
— Да, это не Юпитер, — согласился Юра.
Байдарки приближались. Одна из них, вырвавшись вперед, свернула прямо к нам. На корме, небрежно развалившись, махал веслами председатель дубненского турклуба Злобин.
— Привет честной компании! — приветствовал Александр Дмитрич.
Парашютирующие бабочки
Выцветший покосившийся щит предупреждал, что на плановой стоянке турбазы “Селигер” самодеятельным туристам останавливаться запрещено.
— Что будем делать? — спросил Некрасов.
— Может, повалить его совсем? — предложили ребята.
— А сколько времени?
— Девять.
— Могут еще прийти... Надо искать место.
— Посмотрите, как интересно бабочки летают! —сказал Илья Синицын. Это были необыкновенные бабочки: они летали по вертикали. Сначала поднимались вверх, а потом, расправив крылья, словно на парашютах, медленно опускались вниз.
— Отличное место, — одобрил Костя. — В футбол хорошо играть. Давайте никуда не пойдем!
— Нет, надо поискать другое место...
Из разведки вернулся Юс.
— Нашли, — сообщил он.
— Хорошее место?
— Хорошее. Дубы растут.
Мы покинули необыкновенную поляну и спустились к байдаркам. Костя задержался наверху, словно надеясь, что вот сейчас из зеленой чащи выйдет прекрасная лесная фея в прозрачных одеждах и угостит его корзиной земляники. По голове…
— Давайте играть в шахматы, — предложила Лада. — Я буду королева!
— Так, а кто будет переставлять тяжелые фигуры?
На мысу росли дубы. Вокруг дубов и кустов, словно на клумбах, росли желтые, голубые и фиолетовые цветы. На противоположном берегу, над деревней алел закат. Казалось, сейчас придет Оле Лукойе и укроет нас разноцветным зонтиком, чтобы мы видели счастливые сны.
Засыпали под шорох листьев. Дубы-колдуны шевелили ветками, и в их жизненном пространстве, под палаточными шатрами спали, шевелясь во сне, мы: Чудодей Василич, Марья-искусница, Елена Прекрасная, пастушка Анка, язычница Лада, философ Гасилин, сатирик Костя... и все, все, все остальные.
День пятый
— Владимир Васильевич! Лошади!
С этого крика для нас начался новый день. Оказалось, что через лагерь прошел табун лошадей. Одна из кобылиц подхватила пакет с сахаром и одним жевком сожрала.
Сахара не стало. Хлеба тоже!
— Вот видишь, пап, как хорошо, что я взял конфеты! — сказал Илюшка. — А ты меня ругал!
Я выбрался из палатки. Следом, потягиваясь и зевая, вылез Володя.
— Пробежимся? — предложил он.
— Можно, — согласился я.
— Давайте! — охотно отозвался Юра.
Мы побежали вдоль берега, увертываясь от бьющих по лицу веток кустарника и перепрыгивая через заросли крапивы. Жары еще не было и бежать было легко. И с разбегу выскочили на бивуак председателя дубненского клуба туристов Злобина.
— Ба, — обрадовался Александр Дмитрич, — знакомые все лица! Значит, так: вы уже завтракали?
— Нет, мы еще не завтракали, — с надеждой сказал Юс.
— Ну, ничего, позавтракаете еще когда-нибудь! — ободрил его Александр Дмитрич…
Когда мы вернулись в лагерь, дежурные уже готовили обед, справедливо решив, что время завтрака все равно прошло. Гасилин с безнадежным видом раздувал костер, размахивая сиденьем от байдарки. Во все стороны летел пепел и дым. Вода, однако, нисколько не закипала, а вся энергия Миши уходила на ветер.
— Черт, что с костром, —пробормотал Некрасов, вглядываясь в самое пекло.
Действительно, уж полдник близится, а завтрака все нет...
Миша удвоил усилия. На несколько секунд их обоих скрыла дымовая завеса. Кашляя, слезясь, со словами:
— Ну, Миш, у тебя и замашки! — Некрасов отвалился от костра.
— Это у него отмашки, — поправил Пионер.
— Нет, не от Машки, — холодно ухмыльнулся Гасилин.
— Бессовестные, — слабо возразила Маша.
Мимо пробежал кузнечик Илюша с жалобным лицом, вскидывая на бегу худые коленки и мотая правой рукой.
— Ну что они кусаются? — чуть не плача, пожаловался он. — Я маме обязательно скажу!
— Илюша, зачем ты штаны снял? — спросил отец.
— Я не снял, — сказал Илюша, поднимая с земли штаны, — они сами упали...
На нем Пашкины рейтузы — столь же просторны для него, как казацкие шаровары Тараса Бульбы.
— Вон твои штаны. Видишь? Вон, на дереве висят. Иди прямо. Где твои глаза? Вот они.
Илюша подошел к чудесному дереву, на котором развешена одежда, снял брюки, на которые показывал отец, и стал надевать — до тех пор, пока они не скрыли его с головой.
— А, нет, это мои, — смутился Володя. — Вон твои. Зачем штаны на песок бросаешь?
У Пашки, до которого медленно доходил смысл происходящего, округлились глаза:
— Это он мои штаны так?..
Половина третьего
Наконец, обед готов. Юра Щербаков вдумчиво съел первое, второе, строго спросил:
— Завхоз, чай с таком, что ли?
— С каком, — хмыкнул Костя и тихо, только для своих, добавил: — Каковый завхоз…
— Сколько времени? — очнулся Некрасов.
— Половина третьего.
— Сколько?! Надо скорее отходить! Помахать веслами хотя бы пять часов. А то парни уже балду начали гонять. Надо их нагружать, чтобы они приходили на карачках…
Пока все занимались сборами, я уединился на соседней поляне и начал пополнять записную книжку.
Прилетели две чайки, покружили над заливчиком, прокричали пронзительно два раза, словно в старинной волшебной сказке, сделали крутой вираж и улетели.
— Это Сава! — обрадовались ребята. — Это известие от Савы!
— Разбился! — просиял Костя.
Я закончил, убрал записную книжку и, довольный тем, что никто не помешал, стал подниматься. Сзади, заложив руки за спину и внимательно глядя исподлобья, стояла Лада.
— А что вы пишите? — сахарным голосом спросила она.
— Да, так, — скромно ответил я.
— А дайте почитать?
— Позже... Не обработано еще.
— А дайте так, без обработки?
Пришлось дать. Лада углубилась в чтение.
— Лада, дай стишки почитать! — крикнул Пионер.
— Дать? — спросила Лада.
— Ни в коем случае! — зашипел я.
Маша тоже проявила интерес к записной книжке.
— Маш, там про тебя почти ничего нет, — успокоила ее Лада. — Там половина про Костю, а остальное про природу.
— Дядя Саш, ну да-йте почитать, — немного поканючила Маша.
— Потом, — туманно пообещал я. — Еще недоработано.
Лада с Машей пошушукались, и Лада сказала:
— Маш, там про тебя только, как ты сегодня купалась. Что мальчишки говорили.
— О-о, секс! — вспомнил Костя.
— Яро! — отметил Миша Гасилин.
Байдарки, шедшие за нами следом, прибавили ходу. Лада схватилась за весло, и мы, задрав нос кверху, на всех парах полетели вперед. Пашка перегнулся через борт и опустил руку в воду, изучая течение.
— Паш, не тормози, а то догонят! — взволнованно закричал Илюшка.
Подзорная труба
— Здесь Антон где-то должен быть, — сказал Володя. — Давайте его покричим.
— Ан-то-он!! — закричали амбалы.
— О-он!.. — охотно отозвалось эхо.
Илюшка тоже закричал. Его звонкий голос раздавался особенно хорошо. Эху понравилось отзываться Илюшкиным голосом.
— Может, Шитова заодно покричим? — предложил Некрасов.
Амбалы понимающе ухмыльнулись:
— Бывает, Владимир Васильевич...
Костя достал подзорную трубу и вперился в нее, как в гигантский монокль.
— Дайте мне! — закричал Пашка.
— Убери грабли!..
— Дайте ребенку, что вы как звери…
Илья получил трубу последним и неожиданно направил ее в небо.
— Вот молодец, — дрогнувшим голосом сказал отец.
— Дай мне! — потребовал Пашка. — Я еще не смотрел в небо!
— Зачем тебе? — с горечью возразил отец, убирая трубу. — Ты же не догадался...
Провокаторы
Так мы и шли: я лениво махал веслом, Лада задумчиво смотрела в сонные воды, медленно погружаясь в сладкие грезы юности, а Пашка с Илюшкой дразнили Юса, на все озеро, хотя и несколько монотонно склоняя его славное имя. Пашка, сидя под шкурой, нашептывал дразнилки младшему брату, а тот с восторгом озвучивал их на все озеро. Наконец, Юсу это надоело, и после 1001-го предупреждения он догнал нас и окатил Илюху водой.
Дождавшись, когда Юс отъедет, я начал воспитательную беседу. Я вспомнил Аркадия Гайдара, “Голубую чашку”, “Школу”, “РВС” и под тихие завывания Илюшки обратился к Пашке с такой речью:
— Ты, Пашка, провокатор. Ты провоцируешь Илью. Ты ему подсказываешь дразнилки, и ему достается, а сам остаешься в стороне. Сидишь под шкурой и посмеиваешься себе под нос. А ты знаешь, что с провокаторами делали революционеры?
— Нет, — насторожился Пашка.
— Они их выслеживали, разоблачали и убивали, — твердо сказал я.
Это произвело на Пашку глубокое впечатление. Илюшка перестал ныть, вытер слезы и назвал Пашку провокатором. Чувствуя за собой моральное превосходство, он добавил три удара кулаком. Пашка затаился под шкурой. Я понял, что нужно снова вмешаться:
— Вот зачем же теперь ты, Илюш, пристаешь к Пашке? Ждешь, когда он тебе ответит?
— Илюшка провокатор, — угрюмо сказал из-под шкуры Пашка.
На весь вечер это стало для них самым браным словом. Никто не хотел быть провокатором. Никто не хотел, чтобы его нашли и убили революционеры.
Лирическое настроение
Мы обогнули камыши и очутились в замкнутом пространстве. Слева спиралью Архимеда сворачивался и падал вниз, словно разгоняясь с верхушки живописного холма, высокий берег. Сбегали вниз дети. На макушке холма, как шапка, стояла сосновая роща.
Начинались знаменитые Собенские озера.
— Вы хотели бы здесь жить? — спросила Лада.
На меня накатило лирическое настроение. Я вспомнил, как после девятого класса мы ходили в поход на Синежское озеро.
— Ну, выпили в первый вечер втихаря от нашей классной...
— А она заметила? — поинтересовалась Лада.
— Не знаю... Может, и заметила, но сделала вид, что не заметила. А твой папа...
— Вы разве в одном классе учились?
— Да... Твой папа — он тогда, кстати, был в том же возрасте, что и ты сейчас, — под утро забрался на спиленную сосну и начал рубить ветку, на которой она висела... Потом только заметил, что сам стоит на сосне, а рубит ветку, на которой она держится!
— А зачем он ее рубил? — засмеялась Лада.
— Не знаю. Спроси у папы!
— Он мне ничего не рассказывает!
А я вспомнил в этот момент, как Сергей прислал письмо из армии. Оно начиналось так: “Сань, извини за каракули, времени совершенно нет: пишу в бане на тазе...”
— Суши весла! — скомандовал Некрасов.
Байдарки сбились в один большой караван.
Маша гладила Пионера:
— Кабанчик... Хороший... Дай я тебя за ушком почешу... К Рождеству заколем… Еще не скоро...
Дима вырывался и не давал чесать ухо. А досталось почему-то Гасилину.
Пионер выдернул у него из весла лопасть и быстро погреб прочь.
— Эй, верни лопасть! — крикнул Миша.
— Фиг тебе! — было ему ответом.
— Хм, Кабанчик с характером попался, — глубокомысленно заключил Гасилин.
Илюшкины проблемы
Володя сидит со своими птенцами и растроганно смотрит, как Илюшка уминает макароны с тушенкой.
— Как дела, Илюш? — задушевно спрашивает отец, обнимая сына за плечи. — Есть проблемы?
Илья, продолжая есть, кивает:
— Я к бабушке хочу.
Есть ли бог
У костра Некрасов с Машей и Миша Гасилин с Васей. Рядом с ними — Костя. Из темноты выходит Лада. Миша с Васей вполголоса развивают вчерашнюю схему Вселенной. Они ищут место для Бога.
Услышав слово “Бог”, Лада оставила Машу с Некрасовым и пересела к мальчишкам.
— А бога нет, — сказала она.
Вася возмутился, а Миша обрадовался.
— Сейчас мы ее раздолбаем!
Эта была древняя как мир картина. Мальчики сидели как три апостола, посланники Христа, сына божьего, обращая в истинную веру язычницу славянку Ладу... В свете костра сходство получалось поразительным. Прошло две тысячи лет, а сюжет не стареет. В центре — Миша Гасилин, похожий на “Портрет юноши” Энгра, по правую руку, прильнув к Мишиному плечу, сидит верный оруженосец Вася, по левую — задумчивый Костя схватился за чуб и, опустив голову, размышляет о чем-то...
Случилось то, чего следовало ожидать с самого начала: Лада разбила аргументы мальчишек в пух и прах.
— Все, я больше не могу, — сказал Миша. — С ней невозможно спорить.
В бой вступил Вася.
— А ты, Вася, молчи, ты вообще ничего не понимаешь! — горячо возразила Лада. — Придумал своего бога!..
Ребята застонали.
— О-хо-хо-о! — возмущенно засмеялся Вася.
Миша:
— Ну, ты, Лада, даешь!
Лада:
— Придумал себе бога и веришь, а ничего не понимаешь!
Костя схватился за чуб, зарычал:
— О-о-о-о!!!
Вася, восхищенно:
— Такой долбеж!
Чтобы продемонстрировать, что она не видит смысла в продолжении спора, Лада специально отошла от мальчишек и в темноте наступила в котел с чаем.
— Это тебя бог покарал! — обрадовался Вася.
— Что, что ты сказал? Бог меня наказал? Ничего подобного! Это я сама наступила! — запальчиво возразила Лада.
Некрасов не выдержал, отложил гитару:
— На, Маш, побренчи немного.
С его появлением спор вспыхнул с новой силой. Услышав фамилию Дарвина, Володя воинственно выдвинул вперед нижнюю челюсть и произнес убийственную фразу:
— Лада, а ты знаешь, что на Западе уже давно считается, что теория Дарвина неверна?
— Да?.. — растерялась, лишившись поддержки дарвинизма, Лада.
Я хотел тоже вставить слово, но мне не дали, и я пошел спать. Вскоре, наведя порядок в мировоззрении, в палатку влез Некрасов.
— Лада меня сегодня поразила, — признался он. — Она, конечно, молодец...
— Угу, — отозвался я, чувствуя, что погружаюсь в сон: снова увидел Собенские озера, чудесный холм, лицо Лады, затылок Юса; перед глазами побежали все быстрее и быстрее какие-то пейзажи, карта Селигера...
День шестой
Я проснулся оттого, что Илья большой расстегнул палатку и тихо сказал:
— Каша готова.
— Сколько времени? — сонно спросил я.
— Десять часов.
Рядом заворочался Некрасов. Я выбрался из палатки.
— Я молока парного привез, — сказал Илья. — Правда, сейчас оно уже не парное. Я его в шесть часов покупал, прямо из-под коровы.
— Ты просто молодец! Когда же ты спал?
— А я не спал, — тихим голосом сказал Илья и задымил сигаретой. — Напился вчера кофе...
Настроение на день
Вышла Лена, постояла, примеривая настроение на день, какая она будет сегодня, ничего подходящего не подобрала и, зачерпнув кружку чая, подчеркнуто скромно отсела от костра. Рыков с беспокойством следил за ней.
— Леха сегодня какая-то не такая, — пробормотал он. — Леха, что с тобой? Ты не заболела?
— Я чай остужаю, — кротко возразила она.
Лада выпила кружку молока и объявила гигиеническую голодовку до обеда. Аня тоже отказалась от завтрака.
Маша продолжала лакомиться сгущенкой.
— Маш, съешь еще, — настаивал Некрасов. — Я тебя щелкну. Эй, оставьте сгущенки для кадра!
Маша охотно съела еще ложку.
— Дубля не надо?
— Нет. Дубля мы тебя сами сделаем…
— Вернусь из похода, буду толстой, — мечтала Маша.
— Как ты из автобуса выйдешь? — задумался Володя. — А! У меня же тележка есть! На 150 килограмм. Как ты думаешь, хватит?
Дело молодое
Некрасов отозвал меня в сторонку.
— Слушай...
— Чего? — поинтересовался я.
— Давай, отойдем подальше... Слушай...
— Ну?
Володя загадочно заулыбался:
— Слушай...
— Да что случилось?
— Давай, я тебе вместо Лады кого-нибудь из мужичков посажу? — разродился, наконец, Некрасов. — А ее к мальчикам. Сам понимаешь, дело молодое!
— Давай, — согласился я.
Когда мы отправились, с берега послышался увещевающий голос Владимира Васильевича и протестующие крики Лады. Разобрать что-либо было невозможно. Видимо, Лада наотрез отказалась ехать с мальчиками.
Илюшка в камышах
Вместо Лады Некрасов посадил мне Мишу Гасилина. Миша оказался толкачом что надо. Довольно быстро мы с ним уфиндиляли вперед и остановились в камышах, поджидая остальных. Идти дальше все равно не имело смысла: Некрасов указывал направление движения, во-первых, по вдохновению, а во-вторых, — не дальше ближайшего мыса.
— Илюша, надень спасжилет — сказал я.
— А вот когда будет написано, что глубоко, тогда я надену.
— Илья!
Илья смотрел в шевелящиеся камыши. Он что-то там видел. Когда я его позвал в третий или четвертый раз, он, наконец, оторвал взгляд на секунду, обернулся, недовольно пробурчал:
— Ну, чего? — и, не дожидаясь ответа, снова устремил взгляд в ту же точку, возвращаясь в свой фантастический мир. Интересно, что он там видит, подумал я, но сколько ни пялился в камыши, не увидел там ни черта.
Первым нас догнал Некрасов.
— Дядя Саша, возьмете меня назад? — глядя исподлобья, испытующе спросила Лада.
— Нет! — торжественно заявил я. — Обратной дороги нет! Детство кончилось. Начинается юность!
— Папа! — обрадовался Илюшка при виде отца. У того сразу сползла с лица улыбка.
— А ну, надень немедленно спасжилет!
Мы пришвартовались к галечному берегу. Сосны и туристы. Илюха тут же полез за борт.
— Илюш, беги вон туда, за кустики, — посоветовал я. — Или сюда... Что ты носишься по берегу? Ты будешь писать, или нет?
— Я не хочу, — пробурчал Илья, с довольной физиономией возвращаясь в байдарку. В руках у него груда камней. Оказывается, ему просто захотелось набрать камушков!
Новый язык
Устав от презрения к человечеству, в особенности к прекрасной его половине (женщины — зло), Костя с Мишей Гасилиным изобрели новый язык. Глядя на этих профанов, которые силятся их тонкий диалог, новоязы обменивались ироническими репликами. Вася с восхищением слушал, пытаясь врубиться в смысл.
— Бе па! — воскликнул Миша Гасилин, обращая внимание на аборигена Васю.
— Он не у, — кивнул Костя.
Вася слушал, слушал, и вдруг его осенило.
— Я не по! — воскликнул он. — А те по!
— О о! — обрадовались изобретатели. — Он хо па!
— Я у! — гордо крикнул Вася, стукнув себя кулаком в грудь. — Я дога!
— Ты мо! — подтвердили изобретатели. — А о ту!
После того, как дождь дважды усиливался и иссякал, на небеса, кажется, снизошло просветление. Но ненадолго. Некрасов, хмурясь, смотрел в небо. Идем, не идем?
— Идем, конечно. Завтра в одиннадцать часов нам надо быть на пристани в Заплавье.
Туда — три часа ходу. Значит, завтра нужно отплыть в восемь. Утопист Некрасов!
Ливень
Дождь моросил не переставая. Так мы шли часа полтора. И вдруг хлынул ливень. Мы бросили весла и укрылись, кто чем мог. Я накрылся шкурой от байдарки. Она быстро промокла и, противно холодя, прилипла к спине. Время остановилось…
Высадка на остров результата не дала. Некрасов махнул рукой, указывая на материк. Мы причалили к песчаному пляжику.
— Ставьте палатки! — закричал Некрасов.
Дождь стихал...
Костер получился вялый. Сырые дрова дымили. Ужин готов был только к часу ночи.
Некрасов пошел будить девочек.
— Не надо, Владимир Васильевич, — удержали его амбалы. — Они, наверное, уже спят. Видят хорошие сны. Давайте, не будем их будить!
— Нет, надо разбудить, — не согласился Владимир Васильевич. — Настаивать не будем, но разбудить надо. Я им тихонечко скажу, — хитро улыбнувшись, пообещал он. — Вдруг они не услышат!
В палатке было жарко.
— Испаряемся, — объяснил Некрасов.
Я включил фонарь, достал записную книжку. В соседней палатке заржали амбалы.
— Пойду, посмотрю, — сказал Володя. Было слышно, как он спросил:
— Я на вас удивляюсь: вы спать не собираетесь?
В ответ послышался новый взрыв хохота. Володя вернулся, ворча:
— Сволочи...
— Что такое?
— Говорят: в морге будешь удивляться!
Оказывается, Некрасовы при испарении расширяются. Под утро они заняли всю палатку. Чертыхаясь, полузадушенный, я пополз к выходу. Там оставалось еще немного свободного места. Чтобы маленькие Некрасовы не лягались, пришлось связать узлом их слабенькие ножки.
День седьмой
Парило... Солнце из всего извлекало влагу: листьев, травы, мокрых палаток, влажных спальников и разбросанной по поляне в огромных количествах всевозможной одежды — все усыхало, поднималось вверх, парило...
У костра сдержанно посмеивались над Леной, которая с величайшим недоумением рассматривала кеды, оставленные у костра. Кеды покоробились и приняли совершенно фантастическую форму.
— Ортопедический башмак фирмы “Adidas”...
— Я много раз видел обувь, сгоревшую у костра, — сказал Некрасов. — Высохшую — ни разу.
Еще новость: ночью у Ильи большого сгорели в костре сигареты. Это приятно!
Театр Кости Гумена
Старт экипажа, сформированного для встречи Антона, в очередной раз откладывается. Увидев, что Костя вернулся к костру, я заметил:
— Костя никак не может уехать. Что-то его здесь держит.
— Я к Владимиру Васильевичу вернулся, — оскорблено возразил Костя.
— Володь, ты у них как папа!
— Они уже у меня деньги стреляют. Приходят и спрашивают: папа, дайте 50 копеек на кино...Этот хоть посуду моет, — проворчал Некрасов и погладил Костяна по голове.
Костя расцвел и с любовью посмотрел на хозяина. Вылитый Олег Янковский!
— Зачем тебе ХАИ? Тебе в театральный нужно! Оставайся в Дубне, Костян! Организуем с тобой самодеятельный театр... Потом отбарабанишь армию, вернешься...
— Ага, на инвалидной коляске! — обиделся Костя. — Спасибо, Владимир Васильевич!
— Ничего, будешь выступать в театре для инвалидов …
Собирая вещи, Некрасов заглянул в один из продуктовых рюкзаков и чуть не задохнулся от зловонья.
— Что тут? Илья! Синицын!
— Да!
— Ты открывал вчера консервы?
— Да!
— Рыбные?
— Да!
— Где они?
Илья, после паузы:
— Да, Владимир Васильевич!
Кому купили велосипед
Пашка с Илюшкой спорят, кому папа купил велосипед.
— Это он мне купил, — в который раз твердит Пашка. — Я его попросил, и он мне купил.
— Нет, я попросил! — возражает Илья.
— Это Ира просила, — делает неожиданный ход Пашка. — Когда ей было четыре года. А мне тогда было два года. А тебе — ноль. Ты еще не родился.
— Нет, родился! Мне тогда был год, — настаивает Илюша.
— Тебе тогда не было года. Ты был тогда совсем маленький, только лежал и ничего не умел.
— Нет, умел!..
— Ну, как? — усмехается Гасилин.
— Долбят в натуре! — с восхищением отвечает Вася.
— Они меня вчера задолбали... Один кричит: понос! Другой: в обратном смысле!
Вскоре спор перерос в ссору. Илья выкинул за борт ивовый прут, который Пашка вырезал на этой стоянке и горячо полюбил. В ответ на это Пашка забрал себе шкуру, под которой они с братом прятались от брызг, и злорадно поглядывал на бедного Илью. Илюхе стало жалко себя. Уголки рта у него стремительно поползли вниз, подбородок приподнялся, а на глазах закипели слезы. Он еще крепился, но когда увидел, что вредный Пашка ехидно лыбится, кинулся на него с кулаками.
Пашка рассердился, выбрался из-под шкуры и ударил брата кулаком. Илья заревел еще пуще и с новой силой бросился на Пашку.
Вася, обернувшись, тепло заметил:
— Как мы раньше с братом...
Мне это быстро надоело.
— Давай подойдем к Некрасову, — сказал я Васе.
— Что случилось? — спросил Володя.
Отцовский суд был скорым. Володя выскреб упирающегося Павлика из байдарки и пересадил к себе. Озеро огласилось новыми воплями. Илюшка завладел шкурой и мгновенно успокоился. В его взгляде появилось превосходство. Поглядывая искоса, как отец воспитывает Пашку, Илья понимающе кивнул и тихо прошептал:
— Правильно, пап...
Заметив, что навстречу нам шпарит катер, я спросил:
— Как будем обходить? Слева, справа?
Илюха, азартно:
— Давайте на таран!
Нездоровые настроения
Приближалось время полдника, а не было даже обеда. Лишенные доступа к исторически сложившейся пищевой цепочке, амбалы пытались брать калории непосредственно от Солнца. Костя, приставив к правому глазу вертикально подзорную трубу, изучал голубой небосвод с белыми барашками облаков, как астроном Стекляшкин, в надежде, что что-нибудь ему оттуда отломится. А его мозг в это время бомбардировали голодные импульсы из желудка, и воображение, оживившись, придавало барашкам все более и более достоверные формы. Косте уже слышалось с небес тихое блеяние, когда откуда-то сбоку подползла Маша.
— Костя, — тихо позвала Маша и потрогала его худую коленку. — Костик...
Костя дрыгнул ногой.
— Костенька, — ласково попросила Маша, — дай посмотреть, пожалуйста...
Бесчувственный Костя, не отрываясь от своих баранов, пробасил:
— Отстань, Маша. Посмотри в соломинку.
Я отвел Володю в сторонку.
— Надо накормить народ. Растут нездоровые настроения.
На этот раз он со мной согласился.
— Пожалуй, ты прав. Ребята, давайте сделаем небольшой перекус!
Вскрыли баночку консервов. Пока девочки резали хлеб, Юс сидел рядом и сторожил куриный паштет.
Белов, выходи
Вечером, когда расселись у костра, бренча мисками и ложками, в Лене проснулся какой-то чертик. То она принималась пилить дрова, то обещала с завтрашнего дня подтягиваться на перекладине, а то вдруг объявила, что Саушкин произвел ее в мастера спорта среди чайников. У Юса заблестели глаза и наэлектризовались усики. Некрасов потихоньку оттирал его в сторону.
— Передай своему Саушкину, — с презрением сказал Костя, — пусть он отпилит от твоего чайника донышко и ручку... И горлышко!
— А крышку-то хоть можно оставить? — смеясь, спросила Лена.
— Крышку можно, — смягчился Костя. — Каждой девушке — по крышке.
— Не такой уж Костя и женоненавистник, — заметил я.
— Это у него инстинкт, — сказал Вася.
— Нет, не инстинкт, — возразил я. — Правда, Володя?
Некрасов, улыбаясь, смотрел на своего воспитанника. Костя прочитал что-то в его взгляде, взлохматил волосы и рявкнул:
— Все! Решено. Иду к Маше. Маша!!
Маши не было у костра. Она сидела в палатке.
— Маша!!! — нетерпеливо заревел Костя. — Все. Иду свататься. Маша!!
— Постой, куда же ты? А цветы? Жених!
— А! — озарило Костю. — Действительно!
Вернулся, выбрал несколько сосновых веток, более подходящих к данному случаю, сунул под мышку.
— Маша! Я иду! — закричал он, подошел к палатке, потоптался у входа и ни с чем вернулся назад.
— Ну, как?
Костя решительно мотнул головой. Прохрипел:
— Отказала!
— Как же так?
— Там Белов.
— А ты его вызови на свежий воздух. Скажи, что тебе с ним надо поговорить как мужчина с мужчиной.
— Действительно! — догадался Костя. — Белов!!! Нет, не так... — (вернулся за дубиной). — Бело-ов!!! Выходи!
День восьмой
Отход, как всегда, задерживался. Мальчики успели несколько раз искупаться; Илюшка, холодная трясучка, отчаянно барабанил зубами.
— Все собрали? — спросил Некрасов, осматриваясь. — Дима, залей, пожалуйста, костер...
— Сейчас, Владимир Васильевич, девочки уйдут...
Погода быстро менялась. Сильный ветер гнал навстречу стаи туч и караваны волн. Нос зарывался в воду. Байдарку захлестывало.
— Как у вас, много воды? — спросил Илья Синицын.
— Подступает к сиденью!
— А я уже давно сижу в луже!
— Сейчас еще сверху начнет поливать! — пообещал я.
Небосвод по правую руку был в величественно-мрачных фиолетовых тонах. Небо глухо ворчало. Было ясно, что это только вступление. Все ждали, когда оно прокашляется и разверзнет свои хляби... Небо перестало быть однородным, открылся передний план, обозначился задний, словно распахнулся занавес и перед зрителями и будущими участниками предстал Пролог на Небесах...
Сверкнула первая молния, следом другая, и через несколько секунд по небу прокатился гром. Пашка и оба Ильи, Илья большой и Илья-маленький задрали головы кверху, глядя туда, где третий Илья, Илья-пророк несся в своей огненной колеснице.
— Весла — хорошие громоотводы, — хладнокровно заметил Илья большой.
— Нам-то хорошо, у нас громоотводы есть, — сказал Пашка.
— В них-то в первую очередь и ударит, — кивнул Илья.
Пашка, смутившись, посмотрел на меня. Я вынужден был подтвердить, что громоотводы, собственно, для того и предназначены, чтобы принимать на себя удар молнии. Это сильно опечалило Пашку. Он ушел в себя и стал думать, как спастись. Мне стало жалко его, и я поспешил заверить:
— Молнии еще далеко, мы успеем дойти до берега.
Паша Некрасов поверил мне, и его лицо снова просветлело.
Дождь начался сразу — сильный и крупный.
— Сворачиваем! — крикнул Некрасов.
Мы повернули к берегу, где курился дымок. Дождь внезапно исчез, словно отошел в сторону, чтобы оценить плоды своего вдохновения.
— Сейчас опять ударит, — сказал я, и дождь набросился снова...
Дети Некрасова
В затянутой полиэтиленом кухоньке было уютно. Снаружи бушевал ветер и лупил длинными очередями дождь. Амбалы спинами удерживали вход.
Женщина средних лет поила маленьких Некрасовых чаем из термоса. Илюшка сидел в телогрейке.
Амбалы прослезились:
— Дети Некрасова... Крол, щелкни!
Кремлевский мечтатель
— Может, перекусим? — предложил я.
— Нет, — отверг предложение Некрасов. — Вот придем на место, сделаем полный обед... Всухомятку нельзя. Можно желудок испортить.
Этот кремлевский мечтатель начинал действовать мне на нервы! Я смиренно возразил:
— Без еды, Вова, — тоже.
— Правда, Владимир Васильевич, давайте, — поддержали ребята.
У каждого свой талант
У костра спорили, есть ли у Шитова талант. Амбалы настаивали, что есть, а Лада возражала, что Шитов не Репин, и, следовательно, у него нет таланта.
— Ха! Не Репин! — возмутился Вася. — Сравнила!
— Лада! — нравоучительно заметил Костя. — Ты простая, как... Э-э-э!..
— А у Кости есть талант? — спросил я.
— Есть, конечно, — не задумываясь, сказала Лада. — У каждого человека есть талант.
Вася, ликуя:
— А почему же ты Шитову отказала в таланте? А?!
— Может, у него в чем-нибудь другом талант, — объяснила Лада.
Амбалы в тоске!
Дождь иссяк. Мы шли на Осташков. Уже виден желанный берег, и уже Лена Алексеева раздает неприкосновенные запасы печенья.
— “Хлеборезка”! — кричит Илюша. — Плыви к нам! Мне понравилось твое печенье!
Вот и трубы кожевенного завода. Сворачиваем в знакомый заливчик. Берег усеян автотуристами. Цивилизация встречает нас информационно-музыкальной инфраструктурой. “Маяк” транслирует последние сообщения с очередного исторического съезда КПСС. Вода му-утная!
— Юпитера нет?
— Нет.
— Юпитер не дурак, — огорченно сказал Некрасов…
Веселая ночь
Дрова оказались проблемой. Мы с Юсом набрели на сушняк, который стоял накренившись над ручьем. От ручья несло сероводородом. Сушняк, видимо, потому и сохранился, что им побрезговали другие туристы. Мы начали пилить, и я, к удовольствию публики, чуть не упал в болотце.
Другая неприятность обнаружилась позже. Поляна вдруг наполнилась молодыми людьми от шестнадцати и старше. Они шли прямо на костер.
— Закурить нет? — спросил паренек, от которого пахло уксусом.
— Нет, — сказал я.
— Нет? — удивился он.
— Нет, — подтвердил я. — Не курим.
Молодежь широким фронтом прошла по поляне, где мы остановились, с интересом взглянув на перевернутые байдарки.
— Надо байдарки подтащить поближе, — озабоченно сказал Некрасов. — Нам предстоит веселая ночь...
Местные обошли залив и повернули назад к дороге.
— Бог в помощь! — крикнул один из парней, наблюдая, как мы мучаемся с костром. — Хорошего отдыха!
— Спасибо! — крикнул в ответ Костя.
— Что они сказали? — спросил Некрасов.
— Они пожелали нам хорошего отдыха, — мрачно сказал Костя. — Я думаю, они не напрасно так сказали...
Время перевалило за полночь, дрова подсохли, костер заполыхал веселее, и чувствовалось скорое приближение ужина. Амбалы ходили, поигрывая мускулами. Моторы рокеров, кружащих по окрестностям Осташкова, то приближались, то удалялись. И так до трех часов ночи, когда мы, наконец, поужинали и завалились спать.
Костя, постанывая, дрался во сне с местными. Маша всю ночь вступала в какую-то тайную политическую организацию. А Пионер время от времени бормотал:
— Господа, синяя кружка — моя...
Домой
Утром дежурные никак не могли вскипятить воду. Собственно, дежурных не было. Подходили к костру по очереди.
— Сейчас должен подойти автобус, — озабоченно сказал Володя. — Ребята, сходите кто-нибудь за водой. Тут недалеко есть колодец. Надо набрать воды на дорогу. Дима!
Все это время, произнося речь, Некрасов в упор смотрел на Пионера.
— Дима, ты слышишь меня? Я тебя прошу: пойди в деревню, набери воды.
Пионер продолжал лежать.
— Ты пить хочешь? — повысил голос Некрасов.
— Нет, — ответил Дима.
Костя оторвал голову от рюкзака и заорал:
— Пионер! Клятву давал? Что там сказано? Всегда готов! Иди за водой!
Когда начался дождь, мы запустили маленьких Некрасовых под полиэтилен, а сами нашли прибежище в чахлых кустах.
Шел шестой час вечера. По напряженным лицам Ани и Маши можно было легко догадаться, какие видения их посещают.
— Через час мои родители начнут волноваться, — равнодушно сказала Маша. — Через два часа во дворе у Некрасова начнутся демонстрации... — Ее передернуло. — О, господи!
Два резких автомобильных гудка вывели нас из оцепенения. Дима Белов побежал на дорогу и через минуту радостно сообщил:
— Грузовик пришел!
— Нет, этого не может быть! — закричала Маша. — Нет, это слишком хорошо! Так не бывает! Я не верю! Я просто не знаю, что мне сейчас сделать!
Кости с нами не было, и посоветовать Маше, что ей сейчас сделать, было некому. Я предложил:
— Маш, укуси кого-нибудь. Способ верный!
Лена встала и подошла к Маше, раскрыв объятья...
Оказалось, что нам сильно повезло. Водитель грузовика заметил нас случайно и уже собирался возвращаться в Дубну, решив, что мы уехали.
Загрузив вещи в кузов, мы побрели к шоссе. Лада вспоминала, как они всей семьей в позапрошлом году отдыхали на Медведице. Как ночевали в сарае на сеновале, и как их настигла гроза.
— Вы видели этот сарай?
Дима неопределенно кивнул.
— У меня столько мыслей было в голове! Я думала: если молния ударит в сарай и все загорится, кого мне сначала вытаскивать: папу, маму, или Аню?
— Интересно, как бы ты стала папу вытаскивать? — засмеялся Дима.
Автобус! Он появился совершенно неожиданно, свернул с дороги, тяжело переваливая на обочину, и остановился. Из автобуса выпрыгнули Вася и Гас. И стали с восхищением рассказывать, как материли их водители при встрече.
Единственная фраза, не содержавшая ни одного матерного слова, была: “Целый день на квасе сидим!.. У меня душа на одной тельняшке держится!..”
Оказывается, водители ждали нас в Осташкове с двенадцати часов дня. В путевке, выписанной им, значилось: “Речной вокзал”.
И вот автобус отправился в обратный путь. И в каком провинциальном русском городке не найдется улицы Урицкого, Клары Цеткин, Розы Люксембург!
Стемнело. Водители гнали, не включая свет. Лада спорила с амбалами о христианских заповедях. Миша Гасилин хранил философское молчание. Вася горячился:
— Ты сначала прочти Библию, врубись в нее, тогда я буду с тобой разговаривать!
В сгущающихся сумерках от нас аж от Дмитровой Горы убегал заяц и на его плечах мы выехали к каналу. Где-то далеко позади остался грузовик с нашим снаряжением.
В городе нас ждала новость: плотина на ремонте и связь с Левобережьем оборвалась. От памятника Ленину пришлось идти пешком.
На плотине ждал Теглев.
— Дядя Сереж, кто выиграл? — спросил Юс.
— ФРГ.
— У-у-у!!
— Ты чего плачешь? — удивился дядя Сережа, взглянув на Илью.
— У него нога болит, — ответил за брата Пашка.
— Да ничего у него не болит, пусть не выдумывает! — рассердился отец.
Добрый великан дядя Сережа посадил Илью на плечи и зашагал по шоссе. И только когда свернули с дороги и пошли через лесопарк, я почувствовал, как наваливается усталость. Белов включил шахтерский фонарик. Костя пел разбойничьи песни...
Часы на площади Космонавтов показывали половину второго. Во дворе Некрасовых было пусто.
Дома ждала мама. Пашка на это очень надеялся. И когда она, заспанная, открыла дверь, Пашка с удовлетворением сказал:
— Ну, вот, мам, мы и пришли, видишь?
— Да вижу, — сказала мама. — Замерзли, небось?
— Tы что! — горячо возразил Пашка. — Знаешь, как жарко было!
Илюшка заглянул в большую комнату и увидел удивительную картину: старшая сестра Ира смотрела телевизор! На экране черепашки Ниндзя смело шли в бой.
— Ух, ты! — вытаращил глаза Илюшка, прилипая к телевизору. — Сейчас драчка начнется!
Нога у него сама собой прошла, спать расхотелось.
— Ну-ка! Что такое? — грозно спросил отец.
Ира, передернув плечами, с достоинством покинула гостиную, а Илюшку пришлось за руку отдирать от пола силой. Но когда он увидел, что экран погас, его сопротивление прекратилось, и он с довольной ухмылкой пошел спать.
— Спать, спать, — подталкивал отец. — Уже ночь.
— Пап, а в походе? — напомнил Пашка.
— B походе — это в походе, — мудро ответил отец.
— Mы больше недели не смотрели телевизор! — запротестовал Пашка.
— И нечего там смотреть, — отрезал папа. — Идите лучше почитайте чего-нибудь. Книга дает в тысячу раз больше, чем телевизор! Хемингуэя почитайте!
— Что именно, пап? — уточнил Пашка.
— Э-э... “Старик и море”!
На следующий день я спросил у Mаши, как ее встретили родители. Она возмущенно выпалила:
— Они спали!!! И знаете, что сказала мама, когда открыла дверь?!
— Что?
— Где рюкзак!!!
Июль 1990