Пора романов

Февральским вечером 1991 года Теглев, стоя на балконе и куря в пространство, с удовлетворением заметил:

— Вылетели, значит, некрасовские-то пижоны из института?

Я подтвердил этот прискорбный факт.

Из форточки в детской высунулась голова Марины.

— Опять со своей пипироской? — гневно воскликнула она. — Я сейчас тоже закурю! Слышишь?

— Осторожно, Марин, еще и голову надует, — заботливо предупредил Сергей.

— Несчастный…

Сергей докурил сигарету, отправил ее по параболе вниз и вернулся в комнату, где по телевизору начинался спектакль по роману Сомерсета Моэма. Подошла Марина, странно накреня голову, как лебедушка на пруду.

— Что у тебя с шеей, Марин? — поинтересовался я.

— Шейный радикулит, — нехотя ответила она.

Я сочувственно кивнул.

— У тебя было такое? — оживилась Марина.

— Нет, — со скрытым торжеством ответил я.

Марина помолчала, спросила о чем-то Сергея, ответа не получила и толкнула в бок:

— Ты слышишь меня, или нет?

И тут же охнула от отдачи в шею.

— У тебя бы еще с языком что-нибудь случилось, Марин, — ласково ответил Сергей, не отрываясь от телевизора. — Люмбаго языка.

— У языка не бывает люмбаго, — возразила Марина. — Он без костей.

— Во-во, — поддакнул Сергей.

К полуночи явилась сияющая Лада.

— Смотрите? — спросила она.

— Смотрим.

— Что смотрите?

— А что показывают, то и смотрим. “Театр” Моэма. А как амбалы? Переживают?

— Переживают, — беспечно ответила Лада. — У них сейчас самое интересное время начинается! Пора романов!

Марина внимательно посмотрела на дочь.

— Эх, мать вдругорядь! — воскликнул Сергей: ему определенно нравилось, как играют актеры.

На следующий день, когда я зашел к Некрасову, у него был большой сбор. По квартире, с указательным пальцем в томике Бунина вместо закладки, вдохновенно бродил Антон. В гостиной, собравшись вокруг новой звезды, открытой Некрасовым, сидели амбалы; в воздухе витали клочья бумаги, а у телевизора, вперив свои окуляры в экран, на корточках сидел Володя.

Я пробрался к телевизору и потряс Некрасова за плечо.

— А, Александер, — вяло отозвался он. — Это ты. Проходи.

— Что это?

— Мощи.

— Как мощи?

— Святые мощи привезли, — пояснил Володя.

— А здесь?

Он повернулся, рассеянно осмотрел комнату и впал в минутное оцепенение. Через минуту сухо сообщил:

— Катя на днях улетает в Париж... Билеты уже куплены. Мальчишки завидуют страшно! Рвут ее дневник. Теперь он ей не понадобится. Тоска! Пойдем на кухню, чайку глотнем... Слушай, ты не знаешь, где достать бутылку водки?

— Сейчас, я тебе все расскажу. Где можно достать, где нельзя...

— Ха! Где нельзя, я и сам знаю...

За чаем Некрасов рассказал такую историю.

Катя ездила в Москву за билетами, потеряла 150 рублей и вернулась домой за новыми деньгами. На этот раз с ней поехал Антон Обрезчиков.

Вечером звонит отец Антона.

— А Антона нет, — отвечает Некрасов. — Он сегодня не появлялся. Да вы не волнуйтесь, он, наверное, в Москву уехал.

— Как в Москву? — удивился отец.

— Да вы не беспокойтесь, он не один поехал. Он с девушкой. Весна, сами понимаете... Дело молодое!

Тут Обрезчиков старший забеспокоился по-настоящему. Некрасов понял, что сказал что-то не то, и стал его успокаивать:

— Да вы не волнуйтесь, она все равно на днях улетает в Париж!..

На следующий день строевым шагом заходит агрессивно настроенный Антон.

— Владимир Васильевич, кто сказал: дело молодое?!

Владимир Васильевич напряг мышцы лба:

— Кто-нибудь из великих?

Да, Катю через несколько дней ждал Париж, а нас 2 апреля ждало повышение цен... Пока мы размышляли с Владимиром Васильевичем над этим незамысловатым фактом, на кухню ломаными линиями в стиле брейк-данс вошел Антон. Не спрашивая разрешения снял с плиты чайник, выпить прямо из носика и молча удалился.

Некрасов проводил его взглядом, пожаловался:

— Ребята оборзели совсем... Разошлись вчера в половине четвертого! Как с Нового года пошло... Приходят ко мне домой, как в клуб!

— Причем, в ночной, — подмигнул я.

— Тебе хорошо-о! А они сегодня опять у меня до двух часов ночи будут тусоваться... Это еще в лучшем случае!

— А ты начни раздеваться при них, и они сразу поймут, что пора идти домой.

— Еще чего! Что я, тварь дрожащая, или право имею?

— Тогда иди спать в другую комнату.

— Еще лучше! В своем-то доме! Они уже дверь ногой открывают! — продолжал возмущаться Некрасов.

— Что ж ты хочешь? — сказал я. — Они же еще дети!