Плывущие по течению

В одну реку нельзя

войти дважды.

Гераклит Эфесский,

V век до н. э.

 

В атмосферу Пушкина надо

погружаться медитативно.

Антон Обрезчиков

из Дубны, ХХ век н. э.

 

Скорый поезд

“Москва — Великие Луки”

Маленькая Оля, одна двадцать четвёртая часть похода, подкралась к Белову и обняла его за шею.

— Ты мой папа, — сказала она, лукаво заглядывая ему в глаза.

— Я не твой папа, — возразил Белов. — Вон твой папа.

И показал на руководителя похода.

— Нет, ты мой папа, — строго возразила маленькая Оля. А она моя мама.

И показала на Наташу.

Я не твой папа, — повторил Белов.

Оля нахмурилась:

— Значит, она не твоя жена!

— Она не моя жена, — украдкой улыбнулся Белов. — Она моя любовница.

— Ха-ха-ха, — тихонько засмеялась Оля, пряча лицо. — Са-ам сознался!

Руководитель похода никак не мог сосчитать, сколько у него людей: по билетам получалось 23, по фамилиям — тоже, а одному места не хватало!

— Ну помогите мне кто-нибудь! — закричал он, наконец. — Мих! Я не могу один мучаться!

— А вы себя считали, дядя Вов? — напомнил Миша Бочаров.

— Считал!

И сколько выходит?

— 23.

— Откуда у вас столько? Пальцев, я имею ввиду.

— А сколько должно быть?

— Считая с ногами? У меня — 20. А у вас, значит, 23. Ладно, пусть больше. Но почему нечётное, я не понимаю?

Антон, доселе отрешённо смотревший в окно, спросил:

— Владимир Васильевич, а вы по списку смотрели?

— Ты что, с неба упал? — проворчал Гасилин.

— А-а, — тихо просиял руководитель похода, загибая двадцать четвёртый палец. — Антон...

Ночью Владимир Васильевич делил нижнюю полку со своим младшим сыном. К утру три четверти плацкарты занимал богатырь Санька, а на оставшейся площади развалился отец.

Неизменная Пустошка

По углам перрона таяли клочья утреннего тумана.

— Ребята посмотрите, мы там вылезли? — спросил руководитель похода.

— Да вроде там, — ответил ему нестройный хор голосов.

— А почему я вокзала не вижу?

— Я вообще ничего не вижу, — возразил Миша Бочаров. — Пелена какая-то перед глазами. Да вы наденьте свои дальнобойные-то.

Приглядевшись, руководитель похода увидел вокзал, который отнесло на 100 метров вперёд по ходу поезда. Вероятно, попался такой вагон, сообразил Владимир Васильевич.

Пустошка за четыре года не изменилась, река Великая — тоже. Десятиклассники тут же полезли на скелет районной электростанции. Отовсюду свисали оборванные провода. Напряжения давно не было, но перепад воды остался.

— Гас, ты с кем идёшь? — тихо спросил Антон, имитируя движения по сбору байдарки.

— Не знаю ещё, а ты? — ответил Гасилин.

— Тоже. Опять мне Владимир Васильевич, наверное, свинью какую-нибудь подложит, — равнодушно добавил он.

— Почему ты так думаешь?

— Я так чувствую.

Но Владимир Васильевич не подложил Антоше свиньи. Садясь в байдарку, Антон великодушно сказал:

— Могло быть и хуже.

И они устремились по течению вниз догонять остальных.

 

Поход, как всегда, носил хаотический характер. Пока направляло течение, особой беды в том не было, но вот впали в пузырь озера и часа полтора бродили по заливам и заливчикам, пытаясь найти русло, — пока не догадались, что встречные рыбаки в деревянных лодках говорят “направо”, подразумевая “налево”, и наоборот.

— Смотрите, какие здесь облака, — сказала художница Лена. —Такие в мультфильмах хорошо рисовать. Они похожи на подушки.

— А те?

— Те? — Лена задумалась, потом засмеялась, словно открывая великую детскую тайну. — А те — на перины!

— Нравится тебе с нами? — задушевно спросил руководитель похода.

— Нравится, — засмеялась Лена.

— Ты смотри, — предупредил Селивёрстов. — Это такой человек. У него самая высокая рождаемость в микрорайоне...

Первая стоянка оказалась занята. С берега кричали приветливо, но остановиться не предложили.

— Могли бы и пригласить, — обиделся руководитель похода. — Мы бы на их месте пригласили.

— Почему вы так стремитесь на прошлые стоянки? — спросила Лена, ревнуя к воспоминаниям, которых у неё не было. — Вы хотите вернуть прежние ощущения. А их нет. Они в вас. Вы гоняетесь за призраками.

— Лена права, — согласился руководитель похода. — В одну реку нельзя войти дважды.

— А Протагор говорил, что нельзя войти и единожды, — философски заметил Миша Бочаров.

А ты как думаешь, Антон?

— Всё неподвижно и шарообразно, — изрёк Антон. — А всякое движение есть иллюзия. Анаксимандр, шестой век до нашей эры.

— Для туриста эта мысль звучит ошарашивающе, — повеселев, признался руководитель похода.

В тот же вечер Илюшка вызвал Белова на серьёзный разговор.

— Белов, мне нужно с тобой поговорить.

— Ну?

— Белов, ты мне друг?

— Ну!

— Ты давай, бросай свою Наташку!

— Почему? — удивился Дима.

— Ну, понимаешь. А то получится как с Костяном: женишься и уедешь, и я тебя больше не увижу.

— А почему уеду?

— А жить-то вы где будете!

— Хорошо, мы подумаем, — пообещал Белов, и Илья, счастливый, вернулся к костру.

Три истории на четыре полена

— Когда я учился в Харькове, — начал Миша Бочаров, подкладывая очередное полено в огонь, — у нас были соседи, которые увлекались тяжёлым роком. Сначала мы пытались урезонить их дымовой шашкой. Зажгли и сунули в вентиляционное отверстие. Почти весь дым вернулся к нам назад, а остальное рассеялось по общежитию...

Девочки слушали, млея от восхищения. В рассказах Миши Бочарова им открывалась неведомая, чудесная страна взрослой, самостоятельной жизни. Миша, казалось, не замечал магического действия своих историй, а когда ему намекнули на это, лишь слегка выгнул бровь.

— Сосед сверху...

— Ватсон, — напомнил Белов.

— Да, коллега Ватсон, — благодарно кивнул рассказчик, — занимался тяжёлой атлетикой. Он подарил нам гирю. Мы вбили гвоздь, привязали гирю и, когда начинался тяжёлый рок, отводили гирю в сторону и отпускали. Розетка по другую сторону, на которую был рассчитан удар, выскакивала из стены, музыка прекращалась, и слышались глухие проклятья, которые для нас были слаще любой музыки...

Закончив, Миша встал, театрально поклонился, подложил в костёр новое полено и начал второй рассказ, за ним последовал третий, а потом четвёртый, и все они начинались словами: “Когда мы учились в Харькове”.

После пятого полена руководитель похода не выдержал:

— Девочки, вам не пора спать?

— У нас нет ковриков, — тихо сказала дочь.

В руководителе похода проснулся отец.

Ты ковриков не взяла? — неприятно удивился отец.

— Ты сам сказал не брать! — напомнила Ира. — “У нас ковриков — море”!

— Девочки, вы тоже не взяли ковриков? — обратился руководитель похода к остальным.

— Нет, — грациозно помявшись, ответили те. Их коллективный портрет опускаем. Тут нужна нежнейшая акварель.

— Ой, да у нас ковриков — море! — просиял Владимир Васильевич и скрылся в темноте.

Первым почуял недоброе Миша Бочаров.

— Мих, у вас сколько ковриков? — крикнул из темноты руководитель похода. — Бочаров!

— У меня? — уточнил Миша Бочаров.

— Я спрашиваю, сколько ковриков у вас в палатке?

— Один, — занудливо ответил Миша Бочаров. — У меня в палатке — один, Владимир Васильевич.

— Дим, а у тебя сколько?

— Беда-а! — тихонько засмеялся Белов. — Один!

— Миш, Гасилин?

У всех оказалось по одному, кроме Антона, который не знал, есть у него коврик, или нет.

— А вы заметили, что он каждый раз с разных углов кричит? — обратил внимание Миша Бочаров.

— Откуда ему море ковриков привиделось, — проворчал Гасилин.

— Что ж ты хочешь, — рассудительно заметил Миша Бочаров. — Это ж большое дитя. Он сам не всегда отличает вымысел от реальности.

Наконец, коврики нашлись, и девочки пошли спать. Руководителя похода обнаружили к утру в апельсиновой палатке, у входа, завёрнутым в четыре полиэтилена.

— Это на случай грозы, — застенчиво улыбнувшись, объяснил он.

— “Грозы” в детстве начитались, — понимающе кивнул Миша Бочаров.

— Опять же не самое страшное, — сказал Гасилин. — Как вспомнишь “Четвёртый сон Веры Павловны”!..

— И такую муру мы учили! — ужаснулся Антон. — Я, правда, не учил.

— Вы хоть хорошо спали-то, дядя Вов? — дружелюбно поинтересовался Миша Бочаров.

— А как, ты думаешь, чувствует себя сосиска в холодильнике?

После завтрака пошёл дождь. Руководитель похода долго колебался и к вечеру объявил днёвку. Ребята, прихватив с собой полоскание для полости рта, пошли за палатку.

— Вы куда? — насторожился руководитель похода.

— Горло полоскать, — ответили ему.

Руководитель похода немного удивился, кто же полощет горло на ночь, и решил потом расспросить подробнее.

— Слышите? — засмеялся Белов. — Васильич по коврики пошёл.

— Значит, вечер наступил, — рассудительно заметил Миша Бочаров.

— Считает!

— Пусть считает, это ему не кайф ломать, — проворчал Гасилин.

— Это полнолуние, — сострил Антон.

— У него каждый вечер полнолуние, — возразил Гасилин.

— Что ж вы хотите, — рассудительно заметил Миша Бочаров. — Это ж начпох.

— А хотите новую корку про Васильича?

— Спрашиваешь! Конечно, хотим!

— Только сначала соблюдём необходимые формальности, — напомнил Миша Бочаров. — Бороде налили? Ну, поехали.

Занятая поляна

Разведка подтвердила, что до озера ничего нет. Освоение поляны началось.

— Вы с нами не отдохнёте, — предупредила пожилая дама, вышедшая на переговоры. — Нас двадцать человек, дети, да ещё собаки.

— Мы-то отдохнём, — возразил Миша Бочаров. — Не знаем, как вы. А идти нам некуда. До озера свободных стоянок нет. А через озеро мы не пойдём. Уже девять часов вечера. У нас тоже дети, — значительно добавил он.

Белов повесил над рекой “тарзанку”.

— Прыгаешь, как на табуретку, — пожаловался Миша Бочаров, выбираясь из воды.

— А я не могу закрыть рот в полёте, — признался Антон.

Санька угодил маленькому Андрюшке шишкой в глаз. Отец отвёл его за палатку. Санька постоял-постоял — вышел.

— Пап, ну, может быть, хватит? А то тут комаров много.

Наваждение

У Гасилина поднялась температура. Он лежал в палатке не включая фонарика и бесконечно сморкался, ожидая, когда подействует аспирин. Таким его и застали сёстры милосердия.

— Это по-царски, — приветствовал их Гасилин, жестом приглашая внутрь.

— Миш, как ты себя чувствуешь?

— Вскрытие покажет.

— Шутишь?

— А что же нам ещё остаётся.

— Гас, ты такой умный, — сказала Наташа Саушкина.

Гасилин насторожился.

— Нет, я не смеюсь, ты не подумай, — сказала Наташа. — Я читала твои рассказы...

Гасилина прошиб пот, ему сразу стало легче.

— Гас, я тебя прошу, не будь токарем...

— А что я буду кушать? — возразил он.

— Ну, я не знаю! — с жаром продолжала Наташа, словно вся температура выше тридцати шести и шести передалась ей. — Пусть токарями становятся ребята, которые бухают по подъездам. А ты... ты... Ты должен совершить что-нибудь великое!

Ну вот, подумал Гасилин. Только что пел душой...

— Это сложнее, — сухо возразил он.

Наташа тоже расстроилась, и разговор сам собой иссяк.

Когда бретельки ушли, Гасилин пошарил в поисках носового платка. Платок почему-то оказался с дыркой. Во, уже рваный, удивился Гасилин, нащупал вторую дыру и удивился ещё больше. Наверное, я сморкался в плавки Антона, умиротворённо подумал Гасилин, тихо улыбнулся и незаметно уснул.

Но уснула только одна его половина. Другая включила фонарик и засмеялась от радости.

— Антон!

— Что случилось? — спросил Антон, заглядывая в палатку.

— Антон, у меня в руках доказательство, что ты женщина!

— Гас, ты температуру измерял? — тихо спросил Антон.

Гасилин, торжествуя, включил фонарик.

— Это твоё?

— Не знаю, — неожиданно смутился Антон: Гасилин держал дамский купальник.

— Теперь я знаю, почему ты нуждаешься в таблетках! Ха-ха-ха! А говоришь, что это от аллергии! — загрохотал Гасилин.

— Самое большее, что ты мне можешь приписать, Гас, это фетишизм, — возразил Антон и поспешил удалиться.

— Антон, что там такое? — поинтересовались у костра.

— Да ну... Фантастика какая-то!

Булгаковская луна проливала на поляну свой таинственный неверный свет…

Жаркий день

Утром Гасилин выбрался из раскалённой палатки и столкнулся с внимательным взглядом Бабы-Рамы.

— С бодрым утром, — на всякий случай приветствовал Гасилин.

— Гас, ну, ты как себя чувствуешь?

— В смысле? — оскорбился Гасилин.

— В смысле попилить, — конкретно предложил Селивёрстов. —Выздоровел уже?

— Там такая атмосфера, дохлый встанет.

— А много вас там? — оживился Баба-Рама.

Из палатки послышался томный голос Антона:

— Гас, снимите, пожалуйста, полиэтилен.

— Ну вот, — проворчал Гасилин. — Стоило больному человеку подняться...

— Заранее благодарен.

Гасилин снял полиэтилен, взглянул на Бабу-Раму, проверил мускулы и пошёл к пиле.

— Баба-Рама, вы слышали, что вчера Костя сказал?

— Как Костя? Разве он с нами пошёл?

— Кто из нас рухнул? — обиделся Гасилин. — Да не тот Костя! Не Гумен. Никитин Костя.

— А-а! — засмеялся Селивёрстов. — То-то я гляжу... Народу, конечно, для похода многовато, но не настолько, чтобы за четыре дня ни разу не встретиться!

Гасилин молча взялся за пилу. День обещал быть жарким.

Деревенский доктор

К концу дня Гасилин так вымотался, не столько физически, сколько душевно, что не выдержал и, когда причалили к базе отдыха, нечестным путём занял у Наташи Саушкиной тысячу, чтобы купить красного.

— Антон, будешь?

— Что там?

— Компот.

— Креплёное?

— Сухое.

— Креплёное не буду. Сколько градусов?

— Сейчас, я тебе градусником померю, — проворчал Гасилин. — Попробуй сам, если не веришь.

Антон попробовал, поморщился:

— Креплёное.

— Это разлив такой, — пояснил Миша Бочаров. — А так сухое.

— За что пьём?

— За нашу непорочную дружбу, — подмигнул Гасилин, поднимая пробку.

— Фу, Гас, — вяло поморщился Антон.

— Га-га-га! — жизнерадостно загоготал Гасилин.

Кусты, где они сидели, раздвинулись, и к участникам тайной вечери вышел руководитель похода.

— Выпьете с нами, дядя Вов? — предложил Миша Бочаров.

— Могли бы и позвать, — проворчал тот. — Сухое?

— Креплёное, Владимир Васильевич, — предупредил Антон.

— Сколько градусов?

— Давайте, дядя Вов, я вам градусником померю, — повеселев после первой пробки, предложил Гасилин. — Вам по Цельсию или по Фаренгейту?

— По Реомюру.

— О-о, вы и по Реомюру можете? — приятно удивился Миша Бочаров. — Ну, тогда выпьем по Реомюру. Каждый взял по реомюру?

— У вас хоть закуска-то есть?

— А как же, дядя Вов! Обижа-аете, — сказал Белов. — Сухарик будете? К Реомюру солёный сухарик хорошо идёт.

И тэ-дэ.

Гасилин воспарил. Он чувствовал, что дух его разорвал силу всемирного тяготения, в просторечии именуемую весом, и восторжествовал над материей. Он ощущал в себе способность творить чудеса, не хуже Антона-волшебника.

— Нет, “Мятная” всё-таки лучше, — сказал Антон. — Она прочищает.

— Зато в компоте витамины, глюкоза, — пробасил Гасилин.

— Какие витамины! Гнилуха!

Гасилин:

— А меня она греет.

Миша Бочаров:

— И меня тоже.

Начпох:

— А меня ещё нет. Налейте-ка мне ещё одну. Я вас ещё не догнал.

И тэ-дэ.

— Ну, вот, — удовлетворённо заключил руководитель похода. — Я и хорош.

— Мы все сейчас хороши, — обобщил Миша Бочаров. — А вы обратили внимание, коллеги, что мы раздавили сосуд столь скромных размеров на такое не мерянное количество человек?

— Это всё Антон, — похвалил Гасилин. — Наш старый добрый волшебник.

— Ну, пошли, — сказал начпох, которого после выпивки потянуло к хорошей закуске. — Нас, наверное, уже ищут. Лена бутербродов нарезала.

— Погодите, Васильич, — потянул его за рукав Белов. — У нас тут ещё что-то есть.

И тэ-дэ.

Ля-ля-фа спросила:

— Вы пьяного Мишку видели?

— Да вот он.

— Он всегда такой смешной, когда выпьет?

— Это смотря, сколько выпьет!

После турбазы шли ещё часа три и остановились на озере, в сосновом бору, где было светло и сухо.

Последним в палатку влез Антон.

— На улице такой Куинджи! — восхищённо сообщил он.

Через некоторое время послышался спокойный голос Миши Бочарова:

— Борода, ты носки давно менял?

У озера

— Девочки, зашейте мне, пожалуйста, подмышку, — застенчиво улыбаясь, попросил руководитель похода. — У меня рубаха по шву разъехалась.

— Бросьте вы, дядя Вов, зачем вам рубаха? — урезонил его Миша Бочаров. — Вы что, рубаха-парень, что ли? Давайте мы вам безрукавку подарим. Вы только отвернитесь.

И потянул руководителя похода за рукав.

— Не-э, — возразил тот. — Она у меня почти новая. Во, смотри, пуговицы какие.

— Да какая же она новая, дядя Вов? — удивился Миша Бочаров. — Она же как сито. Через неё на солнце нельзя смотреть, она вся просвечивает. Комар сквозь неё пролетит.

— Но я же не комар. Я же из неё пока не вываливаюсь, — с достоинством возразил дядя Вов.

Из палатки девочек со стоном выползла Ля-ля-фа.

— Господи! — объявила она, схватившись за голову. — Как голова разламывается! Миш, всегда так голова разламывается, когда выпьешь?

— Смотря сколько выпьешь, — солидно ответил Гасилин.

— Откуда у неё тельняшка? — недовольно спросил руководитель похода.

— Я подарил, — спокойно ответил Миша Бочаров.

— Зачем?

— Молодой был. Глупый, — беспечно сказал Миша Бочаров. — Я думал, она больная. А она просто пьяная была. Ходила по лагерю и дебоширила.

— Много она вчера выпила? — струхнул похрук.

— Да немного. Кружки две или три. Вы же знаете, мы много не пьём.

— Зачем вы её напоили?

— Никто её не поил, — возразил Гасилин. — Человеку от простуды дали, а она напилась.

Слушая про свои вчерашние фокусы, Ля-ля-фа не переставала удивляться и каяться:

— Правда? Господи, как стыдно!..

— Но больше всех пострадал я, — объявил Марик. — Она таскала в нашу палатку воду вёдрами и лила на меня.

— Бо-оже! — взмолилась Ля-ля-фа.

— Ты не прав, Марк, — серьёзно возразил старший брат Марика. — Это её на тебя тошнило.

— Блин, Костя, ты дурак, — расстроился младший.

Антон, выбравшись из палатки со всем своим гардеробом, прокомментировал:

— Это он произнёс внятно.

Оказалось, что у Антона две пары совершенно одинаковых кроссовок. Совершенно! Девушки увидели, обступили:

— Антон, покажи! Зачем тебе столько?

— А очень удобно, — охотно объяснил Антон. — Если случайно наденешь не из той пары, будет совершенно незаметно.

— Антонушка! — растрогалась Ля-ля-фа.

— Какой я вам Антонушка, — возразил Антон. — Я вам в отцы гожусь. Скоро буду годиться.

— Ты скажи, когда будешь годиться. Мы тебя папа Антон будем называть.

— У вас Белов папа, — отверг Антон.

И девочки повернулись к Белову, и Дима их всех удочерил, а Антон оставил обувь на солнце и отправился совершить утреннее омовение.

— Привет с большого умывальника! — загромыхал из озера Гасилин.

— Гас, вода тёплая? — тихо спросил Антон.

— Пока заходишь, холодная, — ответил Гасилин. — Потом зайдёшь, подогреешь немного — и уже ничего. Видишь, дядя Саша улыбается. Значит, он уже подогрел.

Антон вошёл по пояс и застыл. Гасилин, понимающе улыбаясь, покинул камышовую заводь и поспешил в палатку. Пока одна его половина досыпала, мирно коммутируя с окружающим миром, другая трудилась над сидушкой Антона.

Вернувшись с купания, Антон потянулся за сидушкой, чтобы нацепить на прежнее место и вдруг истерически расхохотался:

— Гас!!! Это ты?!!

— Что там?

— Доунт тач!!!

Ответом ему был по-детски счастливый смех Гасилина.

— А что это? — тихо спросил руководитель похода. Ему перевели. Бочаров зашёл Антону в тыл, прочёл.

— Антон, кто тебя надоумил?

— Нашлись добрые люди, — довольно усмехнулся Антон. — Домогаются!

— Га-га-га! — засмеялся Гасилин.

— Уйди, Гас, ближе, чем на метр, ко мне не приближаться.

— Придётся в палатке отдельный карман сшить, — сказал Миша Бочаров. — Занавеску повесим. В одной половине чай будем пить. В другой... мы с Антончиком!

— Набоковщина из тебя какая-то прёт, — поморщился Антон.

— Ребята, сходите за черникой, — не выдержал руководитель похода. — Компот сделаем. Вместе будем потом острить.

— Однако, сегодня воскресенье, Владимир Васильевич, — возразил Антон, добрый волшебник с палочкой у костра. — Однако, работать нельзя.

— А тебе никогда нельзя, — сказал Владимир Васильевич. Острить можно.

— Однако, я воду мешаю, — возразил Антон. — Дабы не подгорала...

Из-за палатки, независимо поглядывая на отца, вышел непокорённый Санька.

— Ну, что, гусь? Есть будешь? — спросил отец.

— Нет, — нахмурился Санька.

— Так, — грозно сказал отец. — Кому нужна добавка?

“Беда”

Шмяк! — очередной слепень упал на дно байдарки.

— Спасибо.

Лена изловчилась, снова по спине — шмяк! — и ещё один полетел туда же.

— Спасибо.

— Ты так и будешь теперь говорить “спасибо”? — засмеялась Лена.

— Так и буду...

— Удел туриста-водника — скользить по поверхности явлений, — рассуждал Антон, обозначая движения веслом. — И редко кому удаётся заглянуть вглубь.

— Но это ещё не значит, что на поверхности ничего нет... Осторожно, Антон! Обходим справа!

Серия беспорядочных гребков — и байдарка, задрав нос, прочно засела между двух камней.

— Вот видишь!

— Что вы имеете ввиду?

— Я имею ввиду, что пора вылезать...

Дыру в борту заткнули носовым платком.

— А теперь быстро работаем кружками...

... А потом пошло, поехало!

— Ой, что это? — спросила Лена.

— Стоячие волны. Рекомендую…

Громадные валуны возвышались над водой, памятники предыдущего геологического периода…

— Нам надо как-то назваться. Есть “Хлеборезка”, “Георгий Победоносец”. Может, “Беда”?

— Что так скромно? — проворчал начальник похода.

— Все пороги на реке посшибали! — восхищался Селивёрстов. — Чуть плотину не снесли!

От первого лица

— Зря вы этим занимаетесь, — сказал Антон.

— Почему? Плохо?

— Нет, почему же, — вежливо возразил Антон. — Для внутреннего употребления сойдет. Но если претендовать на большее... Пишите сразу роман! Знаете, есть такие люди, жизнь которых сама по себе роман.

— Ты имеешь ввиду Владимира Васильевича?

— Вообще-то я имел ввиду себя. Хотите я вам свой рассказ почитаю?

— А он про тебя?

— Вообще-то он от первого лица, — насторожился Антон. — А что?

— Спрашиваешь! Конечно, хочу!

Антон снова насторожился, но подвоха не почувствовал, достал из кармана свёрнутую в трубочку тетрадь и прочитал.

— Ну, что?

— Ничего.

— Что значит — “ничего”? — оскорбился Антон.

— Это значит, “хорошо”. Но столько самолюбования!

— Я так и знал! — с досадой сказал Антон. — Но оно сторицей окупается самоиронией в конце, вы почувствовали самоиронию в конце?

— Спрашиваешь! Конечно, почувствовал!

... Засыпали под шум воды на перекатах и рассказ Селивёрстова о том, как он сдавал промышленную электронику и английский. Особенно английский.

— Баба-Рама, — смеялась Лена, гладя Селивёрстова по былому загривку. — Я двадцать лет знаю Володю и впервые слышу, что его так зовут...

Володя молчал, опустив голову. Он переживал двояко...

Илья Робинзон

Антон причалил к острову, на котором не было ничего, кроме песка и гальки, и сказал:

— Всё, Илья. Выходи. Ты нам надоел.

— Ребята, вы это серьёзно? — встревожился Илья.

— Будешь говорить, что мы пропороли байдарку и ушли на дно.

— Это другое дело! — обрадовался Илья.

Ему оставили весло. Первым показался папа. Илья, артистически выкинув в сторону правую руку, а в левой продолжая держать весло, вдохновенно рассказал о буре, которая налетела внезапно и разбила их корабль в щепки, — спасся он один, на весле. Отец молча выслушал сына и поплыл дальше.

Следом шёл Боча. Илья закричал, что надо брать влево, потому что все, кто его не послушались и пошли по правой протоке, утонули, а сам он спасся на весле.

Деталь с веслом особенно тронула Мишу Бочарова. Он также выкинул в сторону правую руку, левую приложил к сердцу и сказал в ответ, что почёл бы за честь подобрать потерпевшего кораблекрушение, но у него на борту публики полный стадион.

Последним шёл Белов с Наташкой.

— Белов, ты мне друг? — закричал Илья.

Белов усадил Илью в багажное отделение, на табуретку, которую выловил в реке, а Антон с Мариком, сидевшие в кустах, сняли наблюдение и помчались к заливчику, где была спрятана байдарка.

Дачники

На берегу стояла дама в смелом купальнике и стильно курила. В воде плескались мужчина и мальчик.

— Приставайте, — пригласила дама.

— А вы?

— Мы дачники.

Пока приставали, дачники вышли из воды, растёрлись полотенцами, сели на велосипеды и уехали.

Антон пришёл последним, все уже ели, выгрузил из байдарки вещи и побежал купаться. С обрывчика весело было наблюдать, как он, набрав воздуха, ныряет и, сгруппировавшись, медленно всплывает на поверхность.

— Антон, а слабо без плавок?

Эта простая шутка произвела на Антона сильное впечатление. Придя позже остальных, он не знал, что дачники оказались нудистами. Отужинав, Антон специально поинтересовался:

— А почему вы так спросили?

— Антон, ты определённо к нам неравнодушен! — обрадовался Гасилин.

— Мерзкий, недостойный человек... У меня нет с тобой ничего общего!

Дачники знали, что говорили. Место было хорошее.

Пряник

— Можно нож? — спросил Антон.

— Зачем?

— Хлеб резать, — с вызовом ответил Антон.

— На. Возьми ещё сухариков...

Антон достал из мешочка сухариков, рассыпал половину, кинулся подымать, выронил буханку, поднял, независимо посмотрел на остальных, мотнул головой и вернулся к столу.

На столе лежал пряник. Сидевшие за столом долго гипнотизировали его взглядами, наконец, вздохнули и разделили.

— А где мой пряник? — спросила одна из девочек.

Сидевшие за столом в замешательстве переглянулись. Предложили то, что осталось: четверть пряника и два куска хлеба.

Девушка подумала и отказалась.

— А почему вы мой пряник предложили? — холодно спросил Антон.

Марик расхохотался с такой силой, что пролил чай, свалил скамейку, упал сам, пролил остальное, расхохотался ещё громче и убежал. Антон задумчиво смотрел на пряник. Пряник, очевидно, принадлежал Ане Смирновой. Но четвертинка, несомненно, принадлежала ему, Антону. И в этом заключалось некоторое противоречие.

Задача

— Мих, что это у тебя?

— Майка.

— А сзади?

— Тоже, — немного удивился Миша Бочаров.

— А что написано?

— Спереди — “МГУ”, сзади — “Осторожно, физик”.

— А вы тоже физик? — удивился Костя Никитин.

— А что, непохоже? — немного обиделся Миша Бочаров.

— Нет, почему же, — вежливо возразил Костя Никитин. Но вы больше похожи на философа.

— Все мы немного философы, — принял эту поправку Миша Бочаров. — Хотите задачу, которую мне дали на вступительных экзаменах?

Задача оказалась зубастой. Руководитель похода почувствовал, что ум его пасует перед её непомерностью. Когда он представил себе бесконечное число электролитов, голова у него закружилась, и он поспешил ретироваться в реальный мир.

— Мих, а ты сам-то решил?

— А я не решал. Они говорят: решай. А я говорю: не буду решать, это противоречит закону сохранения энергии, и шабаш, я верю в закон сохранения энергии, а если вы не верите, мне просто не о чем с вами разговаривать.

— Чем больше я думаю об этом, тем меньше мне нравится закон Ома, — заявил Костя.

Руководитель похода решил под шумок улизнуть.

— Дядя Вов, куда вы? — задержал его Миша Бочаров. — Спешите, что ли, куда? Хотите, покажу, как ток движется по проводнику, особенно если он переменный? А то давайте корпускулы вместе разделять, я вас научу! Горячие — в одну сторону, холодные — в другую...

Ночью руководителю похода снился удивительный сон. Он превращался в бесконечный ряд. Все члены его трепетали... Наутро Селивёрстов объявил, что задача решена. Косте Никитину недаром перестал нравиться закон Ома. Для электролитов он не выполнялся

Факультет журналистики

По настоянию Наташи Саушкиной Антон три раза исполнил “Белую гвардию”, два раза “Факультет журналистики”, а потом, смирившись, в очередной раз прогнал весь репертуар Зои Ященко. В половине второго он встал, вежливо высморкался и тихо объявил, что идёт спать. Вскоре его укоризненная фигура снова замаячила у костра.

— Что случилось? поднял голову похрук.

— Там, гм, занято.

— Как занято?

— Там, Владимир Васильевич, гм, девушки, — курсивом выделил Антон.

— А что они там делают?

— Гм, — деликатно кашльнул Антон.

— Гм? — удивился Владимир Васильевич и пошёл убедиться воочию.

Достаточно было одного его появления, чтобы стайка девочек с хихиканьем выпорхнула из оранжевой палатки и перелетела в “Устрицу”.

Дежурство Гасилина

Наташа предложила:

— Гас, хочешь со мной дежурить?

Гасилин постарался: с вечера напилил поленьев, сделал приспособления для колки дров. А утром обнаружил, что их приспособления пошли в костёр, принятые, очевидно, за маленьких уродцев, и это подвигнуло его на следующий монолог:

— Да-а... Хорошо, блин, вчера посидели, блин! Все наши заготовки, которые мы вчера с Бабой-Рамой напилили, блин, пожгли, блин! Невежественная толпа без всякой злобы швырнула наши изобретения в огонь, который всё пожрал!

Соорудив костёр из того, что осталось, Гасилин принёс воду, повесил котлы и пошёл будить Наташу. Самое лучшее, подумал он, если я вытяну её за ногу, тогда не придётся будить остальных.

Сначала он вытянул тётю Лену. Спросонья она не могла понять, кто посягнул на её честь.

— Тётя Лен, это я, — успокоил её Гасилин. — А Наташа выйдет?

— Выйдет, наверное, если ты её позовёшь, — немного удивившись, ответила тётя Лена.

— Она мне для дежурства нужна.

— Конечно, — засмеялась тётя Лена. — Для чего же ещё?

Завершив трудный для себя разговор, Гасилин попытался вспомнить, какие у Наташи ноги. Картинка постоянно ускользала. Гасилин повоображал немножко, заметил, что начинает думать о запретном, и решил искать методом перебора. Один раз мелькнуло, кажется, заспанное лицо Наташи, но полной уверенности не было, а Гасилин хотел полной. В итоге он пришёл к банальному заключению, что все женщины одинаковы.

Когда каша была готова, Наташа вышла сама.

— Гас, что же ты меня не разбудил? — удивилась она.

— Ладно, не бери в голову, — сказал Гасилин. — Сейчас будем раздавать. Лагерь, завтрак!

Прислушался. В кустах тоненько звенели комары.

— Апельсиновая палатка!

— Прекратите стучать! — отозвался Миша Бочаров. — Я уже встал!

— Дядя Вова номер два, — проворчал Гасилин.

— Антон, тебя это тоже касается! — крикнула Наташа.

Антон, тебя кто-нибудь касается? томно спросил Миша Бочаров.

— Антон у нас старенький, — усмехнулся Гасилин. — Он у нас по вторникам не ест.

— Что, все ещё дрыхнут? — удивилась Лена, вернувшись с реки. — Сейчас будет общий подъём!

Наблюдая, как рушатся палатки, руководитель похода с довольным видом сообщил:

— Девочки в пять часов разошлись.

— Ещё бы, сначала в нашей палатке навалялись, — проворчал Гасилин.

— Илья, как дела?

— Не очень,— неохотно признался Илья.

— Что так?

— Ну, во-первых, дядя Саш. Мне нужен слепень.

— А ты что, без наживки ловишь?

Русская Швейцария

Деревня Речки была невелика. Войдя, участники похода заполнили её целиком. Антон снял майку, обмотал вокруг головы, сел у дороги скрестив ноги по-турецки и обездвижил. Казалось, покоятся даже молекулы, из которых он состоит.

Походив по домам, пополнили провиант и на обратном пути захватили Антона, который продолжал сидеть у дороги, равнодушно глядя на проносящиеся грузовики.

— Мулла на обочине, — усмехнулся Гасилин.

Антон подал голос:

— Есть пить? Я совершенно обезжижил.

— Абстрактный человек, — улыбнулся Миша Бочаров.

— Антон у нас гармонический человек, — продолжал он на обратном пути. — Мы его на гармоники разложим. Каждому дадим по гармонике. И будем играть! Антон ведь существо нерегулярное. Поэтому и гармоник будет бесконечное количество. Вы улавливаете мою мысль, дядя Вов? Вы ведь радиотехнический кончали...

В лагере их встретили вопросом:

— Что делать с геркулесом? Полное ведро осталось!

— Остудить и привести лошадь, — хмыкнул Селивёрстов. — Я Володьку предупреждал. Он хотел вдвое больше геркулеса взять. На природе, говорит, геркулес хорошо идёт!

Руководитель похода не ответил. Встреча с местными жителями расстроила его.

— Тут у нас русская Швейцария, — сказали ему, когда он похвалил красоту здешних мест.

Русская Швейцария, русская Швейцария, — долго не мог успокоиться он. — Это Швейцария русская!

— Миш, а вы давно знаете Васильича? — спросила Лена.

— Вы или я? — уточнил Миша Бочаров.

— И ты, и вы, — засмеялась Лена.

— Да сколько себя помню, столько и знаю. Как турист, конечно. Смотрю, мужик по школе носится, генератор идей. Глаза восхищённые, словно ему только что по кумполу дали. Это уж потом, когда мы оптику стали изучать, я понял, что это от очков. У него ведь плюс пять. А когда вторые наденет, плюс десять.

— Принёс гитару, песни запел. Хотите, говорит, так же играть будете? За неделю! У нас челюсти отвисли. Ну, максимум — за месяц! Мы от него потом все играть научились, даже те, у кого ни слуха, ни голоса. А вы давно его знаете?

— Вот как Селивёрстов нас познакомил, с тех пор и знаю.

— Выходит, мы давно знакомы друг с другом, тётя Лена, а установили это только сейчас, — подвёл итог Миша Бочаров.

— Не называй меня тётя Лена!

— Почему? — настаивал Миша. — Мне хотелось бы, чтобы у меня была такая тётя...

— Ребята, не расходитесь, — время от времени предупреждал руководитель похода. — Ещё десять минут расслабухи — и отходим.

— Ага, Якобсон.

— Не Якобсон, а точно!

— Антон, а тебе понравилась Лена?

— Какая Лена? — высокомерно спросил Антон.

— Тётя Лена.

У нас учительница такая была, — беззвучно сказал Антон.

Сфинкс

Где-то там, впереди был Сфинкс, как четыре года назад назвали стоянку на высоком холме, у подножия которого остались песчаный сфинкс и египетские пирамиды, а наверху — ещё тёплые угли: костёр заполыхал, едва положили хворост.

Не узнали Брусничник, где Костя Гумен стрелял из деревянного пулемёта, проскочили поляну, где Шитов сделал себе лосиные уши, исчез высокий крутой берег, поросший непроходимой чащей, — ладно, — но мимо Сфинкса пройти было нельзя.

Первый холм, напоминавший Сфинкса, встретился ещё до дачников и напоминал скорее пародию на Сфинкса. Второй при приближении оказался далеко от реки. Третий был настолько похож, что, сходя с него, ещё сомневались, Сфинкс это, или нет.

Четвёртый Сфинкс был настоящим.

Первым полез Миша Бочаров.

— Да, это Сфинкс, — признал он.

Сфинкс, казалось, ещё больше оброс зелёным мхом. Сохранился подъём с деревянными ступенями, по которому подымали больного Шитова. Пляжик у подножия съёжился, зарос осокой и тростником.

Каждый подходил и говорил:

— Да, это Сфинкс.

— Да, это Сфинкс, — подтвердил папа Белов.

Спускались по песчаному откосу, заряжённые энергетикой. Селивёрстов демонстративно остался внизу. Рассудок подсказывал ему: сидение на Сфинксе — чистая потеря времени.

— Володя, если можешь — прости. Такое место, понимаешь. Полчаса пролетели незаметно.

— Полтора часа, — поправил Селивёрстов.

— Полтора? Вот видишь. Такое место. Сам подумай, могли мы здесь не остановиться? Здесь даже время течёт иначе.

— Куртку нашёл? смягчился Володя.

Шли на повышенных скоростях. Ближе к плотине Селивёрстова без напряжения обошёл Коля Игошин.

— Сейчас мы их сделаем, — пообещал Селивёрстов, закатал рукава и помчался вдогонку за юностью.

Лысые надежды!

— И мускулов-то нет! — удивился Селивёрстов.

Зачем комарам дети

— Нам повезло, — тихо сказал руководитель похода. — Ни одного комара.

— Но всякому удивлению в этом мире приходит конец, — заметил Миша Бочаров, прихлопывая первого комара-пискуна.

Комары, не ожидая туристов, пораньше легли спать. Теперь, разбуженные, они поспешно поднимались в воздух.

— Антон, что это за словечко, которым ты щеголяешь весь вечер?

— Комаразм? Это маразм в высшей степени, критическая масса комаров, делающая дальнейший отдых на природе невозможным...

Даже Антон, человек принципиально неприхотливый, вскоре пожаловался с удивлением:

— Они через бороду кусают! Пойду, хоть носки надену. А то сидишь тут, как кусок мяса!

Пятилетний Андрюшка, узнав, что кровь пьют только комарихи, а комары питаются исключительно соком цветов, никак не мог понять, зачем комарихам кровь. Мать, медик по профессии, объяснила, что кровь нужна для потомства: напившись крови, комарихи летят откладывать яйца, из которых потом вылупляются маленькие комарики, их дети.

— И зачем им дети? — возмутился Андрей. — Найду, все яйца им разобью!

Нужна информация

Порог оказался меньше, чем его запомнили, а низенький мостик сразу за сливом, под которым Миша Бочаров едва не лишился головы, совсем исчез. Его снесло весенним половодьем.

— А может быть, и кто-нибудь из туристов, — задумчиво сказал Миша Бочаров.

— Местные сами не узнают реку, — сказал руководитель похода. — Говорят, она растянулась километров на пятнадцать. Поэтому мы выбились из графика.

— Где именно она растянулась, Владимир Васильевич? — поинтересовался Миша Бочаров.

— Ну, где, где — тебе пальцем, что ли, показать?

— Нет, мне просто интересно: на карте или на местности?

— И на карте, и на местности.

— Так не бывает, дядя Вов! Вы же знаете. На карте одно, на местности другое. Вы что, никогда в походы не ходили?

Руководитель похода достал рацию.

— Дима, Дима, я Сокол, я Сокол, как понял, приём?

Послышался шум, треск, затем спокойный голос Белова:

— Вас понял, вас понял, вы сокол, вы сокол, приём.

— Почему отстаёшь? Идём на всех парах, идём на всех парах, надо прибавить, надо прибавить, как понял? Приём.

— Вас понял, вас понял, идёте на всех парах, идёте на всех парах, вопрос: куда? Нужна информация. Приём.

Детство тирана

Санька забрался наверх и пулял оттуда шишками.

— Фулюган, — проворчал ушибленный Гасилин.

— Санька, а если тебя так? — спросил Антон.

Санька кинул шишку ему в глаз — куда бы, несомненно, и попал, если бы Антон вовремя не уклонился.

— Под вождя краснокожих косит, — сказал Миша Бочаров.

— Думаешь, он читал О’Генри? — с сомнением спросил Антон.

— Смотрел, — поправил Миша. — По телевизору показывали.

— Владимир Васильевич, а Санька шишками кидается! — пожаловался Антон.

— И довольно больно, главное! — добавил Миша Бочаров.

— Конечно, папаша за ребёнком не следит, — проворчал Гасилин. Санька застыл наверху. Встретившись со строгим взглядом отца, расплылся в детской наивной улыбке.

— Под маленького косит, — заметил Миша Бочаров.

— Тиран растёт, — с теплотой в голосе сказал отец.

Приняв на ночь успокоительного, ребята вернулись к костру. Девочки попросили Антона рассказать о лампочках — сюжет, который он полтора года собирался сесть записать. Пока он раскачивался, его перебил Гасилин со своей версией. Нагруженная психологизмом, гасилинская версия тянула на повесть о четырёх главах. Две он изложил тут же, у костра, а на остальные не хватило горючего, и слушания были перенесены в палатку. Оттуда доносилось:

— Бу-бу-бу... Га-га-га!

— Я, наверное, подарю ему этот сюжет, — расстроился Антон.

Маленькие трагедии

Утром в Селивёрстове проснулся домашний философ. Он лежал в палатке и, наблюдая за полётом мух, рассуждал:

— Типичное НЛО! Полное пренебрежение законами аэродинамики!

Раскрыв эту тему, он отбросил насекомое в сторону и переключился на несовершенство человеских желудков:

Наши желудки работают крайне нерационально. Возьмём армию. Был я на сборах. Первые две недели кажется, что не кормят совсем. Потом желудок приспосабливается и начинает выжимать из перловки всё!

Антон спросил, не заглядывая:

— Селивёрстов, у вас нет сухарика?

— Нет.

— Кто бы сухарика дал... Так сухарика хочется!

— Пойдём, Антошка, я тебе дам сухарика, — сказал Миша Бочаров, обнимая товарища за плечи. — Тебе какой: большой или маленький?

— И большой, и маленький.

— Так не бывает, Антон, — удивился Миша Бочаров.

— Жара-а! — объявил Селивёрстов, выбравшись из палатки. — Душанбэ!

— А мы сегодня втроём в палатке спали, — сказала Лена. Даже прохладно было.

— И мы втроём. Куда народ подевался?

— Так к концу похода все разбегутся!

— Вам надо было Васильича под голову положить, — посоветовал Селивёрстов. — Он мягкий и тёплый.

— Кстати, а где он спал?

Все посмотрели на Иру.

— У нас он не спал, — хихикнула Ира.

— И к нам не возвращался!

— У нас он спал, — сказал Белов. — Весь воздух из палатки выдышал. Поворачиваюсь — сбоку что-то мягкое. Пощупал с другой стороны — Наташка на месте. Подумал, мешок. Гляжу... Васильич! Беда-а! Измена!

Они знали своего наставника уже шесть лет, ценили способность легко переносить шутки в свой огород и некоторую снисходительность, с которой к нему относились, — всё-таки мужик родился ещё в докосмическую эру. Но эпоха преклонения перед этим неординарным докосмическим человеком давно прошла, он стал привычен, как предметы быта, которые не принято хвалить, и в анекдотах про Васильича сквозь юмор стали проступать элементы сатиры.

— Лен, что на завтрак?

— Геркулес! — засмеялась Лена.

ѕ Геркулес, ѕ улыбнулся руководитель похода. ѕ Это звучит как призыв к восстанию!

После завтрака Антон насторожился. Не слышно было привычной фразы: “Ребята, не расходитесь, через десять минут отходим”.

— Владимир Васильевич! — заявил Антон. — Мы идём?

— Надо обсудить стратегию, — озабоченно сказал руководитель похода.

— Ты же говорил, надо обсудить тактику, — напомнил Селивёрстов.

— Тактику поздно обсуждать. Надо обсуждать стратегию.

Тут выяснилось самое страшное. Руководитель похода всем обещал разное.

— Вот этого я и боялся, — с досадой сказал Селивёрстов. — Володька меня в Дубне уверял: никаких автобусов, пойдём по реке... Клянусь, говорит, своей бородой. А у самого бороды нет! Я уже тогда понял, что это плохой признак...

— Что ж вы хотите, — сказал Белов. — Васильич тоже человек. Он же не может разорваться. Так никакой поход не соберёшь.

— Всё, я решил, — сказал руководитель похода. — Идём по реке.

— Владимир Васильевич! — запротестовал Антон.

— Я сказал, — повысил голос руководитель похода. — А кто хочет, того отправим автобусом.

— Да успокойтесь вы, — сказал Белов. — Поедем автобусом. Это ещё в Дубне было решено.

— Так мы идём или нет? — нервничал Антон.

Взгляд руководителя похода скользнул по Антону, расфокусировался и ушёл на бесконечность, отчего лицо приняло немного бессмысленное выражение.

— И идём, и не идём, — ответил за него Миша Бочаров.

— Так не бывает, Бочаров, — угрюмо возразил Антон.

— И бывает, и не бывает, — отчасти согласился тот.

Наступил вечер — бесплодный, как ожидание. Антон ходил, искал правды:

— Дядя Саш, почему вы настаивали на днёвке?

— Я не настаивал на днёвке, Антон. Наоборот, я говорил, что если идти, то надо выходить пораньше, до жары.

Антон понял, что правды ему не добиться, и залёг под деревом. Все, кроме тех, кто пошёл нырять, лежали в тени деревьев, придавленные жарой.

— В Опочке завтра будем часов в двенадцать, — задумчиво сказал руководитель похода. — В лучшем случае.

— Нет в жизни счастья, — вздохнул Антон.

— Живи своей иллюзией, Антон, — расслабленно посоветовал Гасилин.

— Гас! — резко возразил Антон. — Это не ново. Каждый живёт своей иллюзией.

— Это верно, — усмехнулся Гасилин.

— Вот и не претендуй на лавры реалиста.

Гасилин приподнялся на локте, посмотрел на Антона, мудро улыбнулся, как дедушка, следящий за первыми самостоятельными поступками внука, и промолчал. Оба снова погрузились в свои вязкие мысли.

— Не расстраивайся, Антош, — сказал Миша Бочаров. — Хочешь, мы тебе наколку сделаем? “Век Пушкина не видать”.

— И ты, Брут, — угрюмо отозвался Антон.

Застрявшие в Опочке

Путь от Песчивки до Опочки был одним большим пляжем, который украшали многочисленные русалки. Остановились у моста в центре города, напротив парка культуры и отдыха. Ближайший автобус по расписанию, как оказалось, был только в воскресенье. Илюшка кричал из реки, держась за куст:

— Спасите маленького бомжа!

Руководитель похода объявил поход по Опочке.

— Я иду? — спросил Селивёрстов.

— Нет. Лена сказала: или я, или он. Ты на корню губишь все её начинания. Не расстраивайся. Прими как должное!

Антон критически осмотрел всю компанию, мысленно пририсовал себя и с удовольствием констатировал, что на общем фоне выглядит наиболее интеллигентно, а именно: круглые очки антрацитового цвета, красная майка на выпуск, треники, подрезанные так, что одна штанина выше колена, а другая ниже, и фундаментальные, крепкие шнурованные башмаки, обутые на шерстяные носки грубой вязки. Антон пробежался ещё раз по автопортрету, прикинул, не многовато ли самолюбования, и великодушно простил себе этот недостаток, решив, что он с лихвой окупается самоиронией.

Где вы, девушки Опочки?

Увы, все попытки найти попутку закончились неудачей. Лена ходила в воинскую часть, в милицию. Военные готовы были помочь, но не нашли командира части. В милиции оказались люди покрепче. Лена вспылила. Напомнила, что из тюрем Латвии совершили побег 80 особо опасных заключённых. Что, если преступники нападут на них сегодня ночью? Чуть не довела начальника милиции до белого каления. Тот уже подогнал машину для подследственных, но когда узнал, сколько туристов, передумал.

— Жаль, Селивёрстова не взяли, — сказал руководитель похода.

Спали в городском парке. На противоположном берегу гремела дискотека. В первом часу пришли местные. Один спросил гитару.

— А ты умеешь? — дерзко спросил Белов.

Тот ответил положительно, получил гитару, сыграл, но успеха не имел и тактично удалился. Дискотека продолжалась до трёх часов. Больше никто не появлялся.

В Петровском

— Виселица, — мрачно сказал Гасилин, глядя на деревянную перекладину, через которую была переброшена железная цепь.

— Дыба, — поправил Миша Бочаров. — Натуральная дыба.

Подошёл и сделал подъём переворотом.

— Это виселица, на которой хотел повеситься Пушкин, цинично сказал Илья.

— Пошляк, — расстроился отец.

— Миш, смотри, а вот остатки кибитки, в которой катался Пушкин!

— Мне этот Пушкин... (зевок) вот уже где!

Байдарки оставили у директора заповедника, лагерь разбили рядом со скаутами из Дубны.

Здесь, в Петровском, в тишине усадьбы Ганнибалов, можно было находиться бесконечно.

— Как называются эти... Вокруг беседки?

— Балясины, — пробасил Гасилин. — Отсюда “балясы точить”.

— “Балясы” — это из народной архитектуры, — меланхолично возразил Антон. — У дворян был свой лексический набор.

— Приедешь домой — в справочнике посмотришь, — холодно посоветовал Гасилин. — Что знал, я тебе сказал.

— У вас бумага есть? — спросил Антон. — Мне хватит четвертушки. Я постараюсь уложиться.

— Такой сойдёт?

— А4? Давайте. А ручку?

— Тебе и ручку? На.

— А вам?

— Пиши, пиши.

— Пиши, пиши, Антон, — усмехнулся Гасилин. — Я молчу.

Антон отвернулся и, пристроившись на балясине (по Гасилину, хотя это, очевидно, неверно), решительно написал: “Я в Петровском”. Подумал, свернул А4 в А5, затем в А6, сунул в задний карман брюк и вернул ручку.

Мысль должна отстояться.

Озеро-суп

Озеро, разделявшее Михайловское и Петровское, было мелким и тёплым. На дне лежали раскрытые раковины. Моллюскам было жарко...

— Да это суп! — восхитился Селивёрстов. — Озеро-суп!

После экскурсии спустились к Сороти.

— А Пушкин купался нагишом! — крикнул Антон, сносимый течением к ветряной мельнице на берегу, где на зелёном фоне паслись тучные коровы.

— Антон, только попробуй! — пригрозили девочки.

— Давай, давай, Антон! — поддержал Гасилин. — Покажи, что ты мужчина!

— Гас, ты по-прежнему ко мне неравнодушен!

— Да, и горжусь этим! — возликовал Гасилин.

— Гас, твои ноги по сравнению с моими недостатками!..

Гасилин оглушительно расхохотался. Антон, ни к кому в отдельности не обращаясь:

— Как вы мне все надоели!

— Но ведь я не могу плыть и зажмуривать нос руками! отчаянно закричал Санька, учившийся плавать под водой.

— Придётся купить ему прищепку, — сказал отец.

— А кто Антон?

— Студент полиграфического института. Кафедра всемирной истории.

— А я думала, он художник.

— Нет, что вы. Он просто стильный парень.

Со стороны мельницы небо быстро темнело. Слышались глухие раскаты грома.

— Будет гроза, — пообещал Селивёрстов.

— Да ну тебя, — отмахнулся руководитель похода. — Ты уже предсказывал грозу.

— Классики тоже ошибаются...

— Антон, тебе нравится Лена?

— Тётя Лена?

— Да, тётя Лена.

— Вы меня об этом уже спрашивали.

— Да, и спрашиваю ещё раз.

— Я ошибался, — подумав, великодушно сказал Антон. — У нас не было такой учительницы.

У фонтана

Экскурсия в Петровском закончилась у источника, открытого гидрологами в семидесятых годах.

Забил фонтан высотой метров в двадцать, сказал директор заповедника. Что твой Самсон. Едва укротили.

Борис Михайлович был уже в двух шагах от дома, но его не отпускали.

— Пора отцеплять Васильича от мужика, — решил, наконец, Миша Бочаров. — Прицепился, как репей.

— Васильич просто так отойти не может, — подтвердил Белов. Даже когда не о чем больше спрашивать.

— Это называется “держать за пуговицу”, — сказал Антон.

— Спасибо! — крикнул Белов.

Борис Михайлович посмотрел на него с благодарностью.

— Да, я ещё сегодня не обедал, — признался он.

На лице Владимира Васильевича обозначилась отчаянная работа мысли.

— А вы... э-э-э... всегда здесь живёте?

— Нет, я из Сибири, — обречёно ответил директор.

— Как, из Сибири? — обрадовался руководитель похода.

— Из села Семёновского. Его основали солдаты взбунтовавшегося Семёновского полка, герои 1812 года.

— А вы декабристов видели?..

— А вы обратили внимание на его профиль? — сказал Антон. — Посмертная маска Пушкина.

Британские скауты

Автобус из Дубны привёз британских скаутов. Крепкие парни лет под тридцать выгрузили из автобуса бочки с продовольствием, быстро поставили палатки, один повесил на сук безупречно отглаженный костюм. Санька, увидев “американцев”, побежал с Андрюшкой вооружаться. Первый же контакт с “американцами” его озадачил. “А почему они не говорят по-русски?” удивился он.

У костра, который разрешили разжечь в честь приезда англичан, шумно праздновали день рождения Иры Некрасовой. Руководитель похода никак не мог вспомнить песню и немного нервничал. Английские скауты с интересом выглядывали из “штабной” палатки, куда их пригласили, пытаясь понять, кто это там так удивительно поёт.

— Русико туристос. Нот скаутс, — улыбаясь, объяснил директор клуба юных туристов Буланов. Молоденькая смешливая девушка-переводчик оставила его объясняться со скаутами и подсела к костру.

— Вы географию знаете? — спросили её.

— А как же! Я дочь географа, — не растерялась она.

— Вероятно, знаменитого?

— Конечно! Пржевальского, слыхали про такого?

— Лошадь Пржевальского — слыхали, а самого Пржевальского первый раз!

— Давай, добежим до тех лесов? — предложил Санька. — Нет, до тех кустов. Или ты трус?

Конец пушкинианы

— А где Антон? — спохватился руководитель похода.

— Мы расстались с ним на полдороги. Он свернул в Тригорское. Сказал, что придёт в одиннадцать, — сообщил Гасилин.

— “Он сказал”, — с сарказмом повторил руководитель похода. — Значит, придёт в двенадцать.

Так и случилось. Антон возвращался в сумерках и, огибая озеро, смотрел на оранжевую палатку на холме.

Утром, когда все уже были у дороги, ожидая автобуса, оранжевая палатка всё ещё трепыхалась на ветру.

— Мих, почему палатку не собираете? — недовольно спросил руководитель похода.

— Там Антон, — последовал ответ.

Похрук подошёл к палатке.

— Антон?

— Да, Владимир Васильевич.

— Петруха с тобой?

— Петруха всегда со мной.

— А если автобус сейчас уйдёт, кто будет виноват?

— Пушкин, Владимир Васильевич!

Ему постелили на заднем сидении, где он проспал почти до Дубны. На первую кормёжку его не разбудили — “Антон по вторникам не ест”, а был как раз вторник, — а на вторую он проснулся сам. Ему передали хлеб и варёную картошку.

— Погоди, тут ещё огурцы...

— Я думаю, Владимир Васильевич мне огурца не даст. В воспитательных целях, — цинично сказал Антон.

Но Владимир Васильевич дал Антоше огурца, и на этом кончилась его маленькая пушкиниана. Автобус пересёк границу родного города и уже мчался по Подберезью.

— Что это? — удивился Миша Бочаров. — Деревня какая-то!

На площади встречал Шитов, энциклопедия дубненской жизни. Он сообщил последние городские новости: он бросил курить и открыл новый охотничий сезон.

— На что берёшь, Шитов? На жакана?

— А что такое жакан, Мих? — спросил дядя Вова.

— Ну, это пуля такая, дядя Вов, — пояснил Миша Бочаров. — Очень большая такая. Делает очень больно, когда попадает.

— А зачем она попадает?

— Ну, дырки делать такие круглые, попадает.

— Знатоки, — усмехнулся Шитов. — Не знаете вы, что такое жакан. Дробью я охочусь!

И поспешил на помощь дамам, выходящим из автобуса.

— Ты мой папа! — приветствовала его маленькая Оля.

Шитов неожиданно покраснел...

Боясь что-нибудь забыть, на этот раз вынесли из автобуса всё, даже мешок с бельём, принадлежавший водителям.

ѕ А давайте играть в “Слона”, ѕ предложил Миша Бочаров. ѕ Мальчики на девочек.

Неделю спустя я снова встретил ребят на площади Космонавтов. Они собирались в Мельдино крыть крыши.

— Сначала были походы, теперь пошли шабашки?

— А потом опять будут походы, — беспечно ответил Миша Бочаров. — Работать, чтобы жить, а не жить, чтобы работать.

— Жить, чтобы жить, — со вкусом резюмировал Антон.

— А ты тоже едешь? — удивился я.

— Нет, — гордо ответил Антон. — Меня не берут.

Июль-август 1994